— Знаешь, Одри, — сказала она со своей обычной мягкой решительностью, которой ни один мужчина на памяти Лэнниона еще не сумел воспротивиться, — иди-ка ты спать.
Одри хотел было возразить — спать? здесь? но ведь завтрашнее шествие… но ведь он непременно должен добраться до дома! — как вдруг почувствовал, что никуда не хочет уходить. Не хочет оставлять этот дом, возродившийся к жизни, будто сказочный принц, окропленный живой водой. Ему и самому бы пригодилась хоть малая толика живой воды… нет, но как же глаза слипаются!
Кларетта взяла его за руку, отвела в тепло натопленную спальню, и Лэннион уснул, как убитый, едва коснувшись головой подушки. А утром его ждала не только горячая вода, мыло, острая бритва, завтрак и подогретое вино, но и его полное парадное графское облачение, за которым Кларетта послала, покуда он спал. Клари есть Клари, с нежностью подумал Одри быстро одеваясь. И в тайнах парадного одеяния она разбирается получше любого слуги или оруженосца — впрочем, кому и разбираться в этих хитростях, как не прославленной куртизанке! Клари помогала ему одеться толково и ловко. Сама она была уже полностью одета и вдобавок свежа, как утренняя роса. Не всякая даже и молодая женщина может с утра похвастаться подобным цветом лица. И подумать только — вчера Лэннион вполне мог возвращаться домой другой дорогой и так и не узнать о возвращении Клариссы!
Одри напрасно боялся опоздать. Клари рассчитала время с запасом — еще и потому, что сама она тоже принимала участие в праздничном шествии. Как и когда она успела заполучить приглашение, Лэннион не спрашивал. Да и чему тут удивляться? Ведь Клари уже три дня как вернулась в Лоумпиан… впрочем, Одри всерьез подозревал, что Клариссе Рэйвенсхилл при желании и трех часов достало бы с лихвой, чтобы раздобыть не только приглашение от короля, но хоть бы и самого папу вместе с тиарой, а если понадобится, то и со Святым престолом. Перед обаянием этой женщины никто не устоит, ни бог, ни дьявол. Может, это именно Кларетта договорилась с кем-нибудь из них насчет сегодняшней погоды?
Ведь еще вчера в воздухе носилась мелкая серая хмарь, холодная и отвратительная донельзя; она лезла своими мерзкими ледяными пальцами под любой плащ, под любой мех, щупала лицо, запечатывала дыхание. Изнурительно холодная морось пропитывала одежду насквозь; согреться было положительно невозможно. В такую погоду никакие праздничные шествия не радуют — скорей бы добраться до камина, скинуть с себя отяжелевшее от ледяной сырости платье да хлебнуть горячего! Однако погода решила сделать Джеральду ко дню рождения поистине королевский подарок.
За минувшую ночь сильно похолодало, и ранние заморозки очистили воздух. Недавняя серая хмарь одела Лоумпиан блистающим инеем. Легкий морозец приятно бодрил, солнце ослепительно сияло на глубокой холодной синеве небосклона, заставляя каждый камень мостовой сверкать, словно чистейшее серебро, — нет, ярче серебра и несоизмеримо прекраснее!
Лэннион так и не понял, отчего Джеральд улыбнулся печально при виде сияющего великолепия Лоумпиана и примолвил: "Видно, и впрямь настало время серебра". Но мгновение этой загадочной для Одри мимолетной грусти ушло, растаяло, испарилось под солнцем ликующих возгласов, которыми Лоумпиан приветствовал своего короля и королеву.
Джеральд ехал на Уайтсоррее, королева на соловой кобыле по кличке Искорка. Серебристый жеребец и золотистая кобылица казались в это утро поистине сказочными созданиями. Бет держалась в седле очень прямо, так же прямо, как и Роберт, выбравший для этого шествия громадного вороного жеребца. Рана юноши зажила полностью, но легкая хромота все же осталась, и Берт ее мучительно стеснялся. А вот в седле хромота незаметна — и Роберт де Бофорт как можно больше времени проводил верхом, надо ли, нет ли, носясь по Лоумпиану и окрестностям на самых диких норовом скакунах, каких ему только удавалось отыскать. Ладил он с этими жуткими тварями на удивление неплохо, наездником оказался отменным, ни разу не сбил никого из горожан даже при самой бешеной скачке — так и стоит ли дивиться, что жители Лоумпиана оделяли немалой толикой приветственных криков и брата королевы, такого молодого, красивого, отважного и любезного? Берт улыбался в ответ и ехал дальше, смущаясь с непривычки и отчаянно рисуясь великолепной посадкой и золотыми шпорами.
