Время, вперед! - страница 37

Тем не менее центральное руководство Союза ССР во главе с И. В. Сталиным относилось к этой идее довольно настороженно, резонно видя все минусы в плане национал-сепаратизма, к которым могло привести создание национальных армий в союзных республиках. Опасаясь, что такие армии станут легкой добычей в руках националистов, оно дало согласие лишь на формирование отдельных национальных воинских частей[180].

Первоначальная программа 1924 г. по национально-войсковому строительству выполнена не была. Уже в марте 1924 г. она была пересмотрена в сторону сокращения, а центр тяжести в формировании национальных частей был перенесен в восточные республики Союза ССР. При непосредственном участии М. В. Фрунзе и благодаря работе специальной комиссии под руководством Ф. Э. Дзержинского был разработан и в 1924–1925 гг. осуществлен компромиссный вариант военной реформы, отходивший от крайностей построения Красной Армии по милиционно-национальной модели, принятой в 1923 г. В конце 1924 г. Реввоенсовет Союза ССР принял новый пятилетний план (1924–1929) национального строительства РККА, одобренный впоследствии III съездом Советов. В его основу был положен принцип единства Советских Вооруженных Сил. Более того, Фрунзе прямо указывал на опасность тенденции к «превращению национальных формирований в ядро национальных армий» и заявлял о несоответствии такой позиции «классовым интересам рабочих и крестьян»[181]. Уже к весне 1925 г. национальные воинские части составляли 10 % от общей численности Красной Армии. Эти воинские формирования были территориально-милиционными по своему составу, поскольку они на 70 % состояли из населения коренных народностей окраин Союза ССР. К 1928 г. территориальные части составляли свыше 70 % стрелковых войск и 12 % кавалерии РККА[182].

Согласно официальным советским оценкам, «военно-национальное строительство не только расширило мобилизационные возможности страны, но и укрепило дружбу советских народов, способствовало развитию экономики и культуры национальных республик»[183]. Эта политика получила законодательное оформление и подтверждение в постановлении III съезда Советов о Красной Армии (1925), одобрившего работу Реввоенсовета Союза ССР в области национального строительства и поручившего Советскому правительству «обеспечить выполнение намеченной программы национальных формирований, как отвечающей интересам всех народов Союза ССР, в деле защиты общего их социалистического отечества». В резолюции съезда было «с особым удовлетворением» отмечено «создание национальных формирований на Востоке, являющееся фактором национального и культурного роста угнетенных в прошлом народов и соответствующее установлениям межнационального мира». Вместе с тем в постановлении выражалась озабоченность, что «строительство национальных войск может быть обеспечено лишь… путем создания необходимой для этого базы как в отношении образования прочных кадров командного и политического состава, так и в смысле подготовки населения к отбыванию воинской повинности на общих началах»[184].

Несмотря на сокращение программы национально-войскового строительства, реализация ее шла тяжело. Характерный пример таких проблем представляет собой «украинизация» 1920-х годов Красной Армии на Украине. В соответствии со скорректированной программой национально-войскового строительства 1924 г. в Украинской ССР предполагалось в течение пяти лет «украинизировать» четыре территориальные дивизии. В рамках осуществления программы предусматривалось комплектование этих дивизий рядовым и командно-политическим составом из числа украинцев, использование украинского языка при несении воинской службы и в партийно-политической работе, а также «украинизация» военных школ. Эта политика принесла свои плоды: к середине 1920-х годов большинство красноармейцев Украинского военного округа по своему этническому происхождению были украинцами[185].

Тем не менее «украинизация» в Красной Армии шла со скрипом. Мало кто из командно-политического состава владел украинским языком, а подготовка говорящих на украинском военных кадров не покрывала имеющихся потребностей. В частности, в 1925 г. в украинизированных дивизиях 40,9 % командиров и 37,1 % политработников не владели украинским языком. В 1926 г. выпуск командно-политических кадров из украинизированных военных школ смог покрыть потребности только двух территориальных дивизий в кадрах