Люди в бане, словно отмывались от всего, от того, что было и будет, загодя наводили такую чистоту, чтобы к ней не липло.
Не уходили в утрирование, не «заговаривались до полной диалектики» (как подшучивал Замполит), не было про «чапельник» на «загнетке», как в северной части области, или уже «шостаке» — как звали «загнетку» южные псковские, суть друг дружке разъясняли: «подай–ка мне ту рогатую херовину, называемую ухватом, я тебя ею по спине вытяну». О всем только так: чтобы красиво и самих себя понимать. И музыка речи, свойственная месту, сперва как бы шутейно, помаленьку, но начинала проскальзывать, лезть в щели средь заскорузлого омертвевшего. Инстинкты ли подстраивали под слог Седого — хозяина бани, что шкурой и душой прикипел к этим местам, но через некоторое время в речах своих, не замечая того, уже копировали Седого полностью. Являясь ли ему отражением–учениками, но рождали схожее на разные голоса, и из всех речей, если собрать и музыку, и смысл, мостился такой ряд, словно писал его один человек.
Знали за собой множество имен–прозвищ, помнили — за что «наградой». И это тоже обычай — давать и менять «имена» к случаю, к истории…
Словно в старом «классическом» разуме люди. Когда спорили, и жестко, вовсе на «вы» переходили. Что–то типа: «Вы, блин, ясно солнышко Михайлыч, сейчас полную хню сморозили…» А если разговор выпадал за некие условные рамки, опять обращались к друг другу исключительно уважительно: Иваныч, Семеныч, Борисыч… Неважно что в этом случае склонялось — имя или фамилия. Звался ли Романычем Федя — Молчун (по собственной фамилии — Романов), а «Миша — Беспредел» Михайлычем по имени…
Любопытно, но как раз в этих местах когда–то (вроде бы совсем недавно) существовал обычай давать фамилии по имени отца. Какой бы не была прямой семейная линия, а фамилии в ней чередовались. Если отца звали Иван, то сын получал фамилию — Иванов, хотя отцовская была Алексеев, по имени деда Алексея. Должно быть, шло от приверженности к тем древним обычаям, в которых закладывалась ответственность отца за сына, а сына за отца. А, может, из–за простого удобства. К вопросу: «Чей он?», шел моментальный ответ: «Гришка Алексеев — Алексея Кузина сынок!» Далеко не помнили. Мало кто мог назвать имя прадеда или еще дальше. Только в случае, если был тот личностью легендарной, но тогда он и принадлежал уже не отдельной семье, а всему роду, а то и краю, был предметом гордости. И были здесь друг дружке, если копнуть, дальняя родня или крестные побратимы. Из живых, только к самым уважаемым людям добавлялось второе отчество, а если следующее поколение это уважение закрепляло, не становилось сорным, то становилось и фамилией, которая сохранялась долго — как наследственная награда…
Уже выпили первую рюмку — «завстречную», Вспомнили молодость, когда в суровую метель их сводное подразделение, потеряв связь и дальше действуя по тактической схеме: «А не пошло ли оно все на хер!», в поисках места согрева (тела и души), совершило марш–бросок по замерзшим болотам, и дальше (то каким–то большаком, которого так и не смогли обнаружить на карте, то оседлав две «условно попутные» молоковозки — черт знает куда перли!) ближе к утру вышли–таки к окраинам какого–то городка, где самым наглым образом (под ту же «мать») — это замерзать, что ли? — заняли все городские котельные. И как–то так странно получилось, совпало редкостное, что этим, не зная собственной тактической задачи, решили чью–то стратегическую. Если бы только не нюансы… С одной стороны «синие» бесповоротно выиграли, а с другой стороны — сделали это без штаба и старших офицеров.
Вспомнили «потную страну», когда Георгий, чтобы пристрелить одного надоедливого гада, по песчаной косе (а фактически — зыбуну) заполз на прибитый плавающий островок, а тут стали сыпать минами, и его с этим островком отнесло вниз по реке едва ли не в тьмутаракань — за две границы, да так на тот момент совпало, что это началась военная операция «того берега», и всем стало не до чего остального. В тот день «правый берег», поставив на карту все, начал масштабную операцию, возможно последнюю, которая должна была принести либо успех, либо окончательно его истощить. Как, когда он спустя неделю вышел, удивлялись, потому как давно «похоронили» и даже поделили его немудреные вещички. Впрочем, тогда хоронили не его одного…
