— Халтурка есть. Как смотришь насчет халтурки? — спросил перед отправкой Сергей.
В Монровии (столице Либерии) нашел того, кого требовалось отыскать. Дуракам везет. А то, что геолог, хоть и в плешивом возрасте, дурак редкостный, стало понятно сразу — упрямо пытался продать свою специальность крупнейшей алмазодобывающей корпорации «Дэ — Бирс», чей филиал находился в соседней Сьера — Лионе, аккурат на границе с Либерией. Четыре года в тщетной надежде устроится, куда, согласно вековой политики, никогда и ни за что не брали русских — ни (упаси Яхве!) внутрь собственного периметра, ни в круги охранения, ни в мобильные группы, выполняющие особые поручения, и уж тем более не в святая в святых — не в канцелярию, не в добывающую и разведывающую — и не специалистом по геологическому профилю. Меж тем, «Геолог», с которым Извилина был лично знаком еще по Уральскому техническому, проявил характер — сгулял несколько раз пешим ходом через границу, при этом умудрился уцелеть без средств, без охранения (которое положено всякому белому только за деньги), лишь усилиями своей мумбы, на которой по факту «совместного прожития более чем трех месяцев» был женат, к удовольствию ее родственников, возлагающих теперь на эту деревенскую манямбу огромные надежды. Впрочем, видно было, относился к ней по–доброму, по–человечески, явно привязался, и теперь эта женщина была ему верна — готова глотку перегрызать, а ее братья, ввиду открывающихся перспектив и собственного знания местных условий, составляли неплохих телохранителей.
Без страха смерти не выживешь. Петька — Казак ко всему, что есть, страх потерял. Одно дело в боевых столкновениях идти наперекор, до конца. Другое… При таком раскладе либо убьют, либо сядешь. Сидеть в Либерии не хотелось, еще меньше хотелось быть убитым. Только вот Сергей — Извилина заставил работать не по профилю…
На английском жестикулировал (по местным меркам) достаточно бегло. Обязался увезти в Европу, чем покупал на какое–то время их преданность, без стеснения давал и другие обеты, то есть, жил (вел себя) согласно местным традициям — обещать много больше, чем можешь или намериваешься сделать — цивилизованно. Прослыть щедрым человеком в подобных странах достаточно легко. Но Петька — Казак обелил кредит тем, что сразу же выложил «на семью» четыре тысячи долларов — сумму для здешних мест огромную, более чем достаточную для двух билетов в Европу и выполнения всех формальностей по подгонке документов. Видел как радовался за свою новую семью его подопечный, и был недоволен, что далее во всем приходилось пользоваться преимуществом зигзага — ложью как хочешь вертишь, а правде путь один. Чувствовал себя тошно, потому как знал расклад наперед. И сверх расклада знал, что если будет когда–либо судьба еще раз встретиться с этой семьей — горевать по их «ушедшему белому», и сразу же, пока не зарезали, предлагать, как компенсацию, нового. И если к этому времени не будет под рукой Лешки, или иной «ходячей белой надежды», то ожениться самому на молодой мумбе или ее сестре–вдове. Родственные отношения в вопросах уничтожения себе подобных, все–таки самые крепкие.
…Сделал все, о чем просил Извилина, включая то, что на последнем отрезке маршрута геолога не уберег. Не самого худшего из людей, которых ему приходилось когда–либо «стирать», но заработавшего исчезновение из списков по факту готовности продаться чужим, в клювике снести те секреты, в которых не был уверен, но в которых, к последнему в своей жизни восторгу, смог убедиться. Казак бесился от мысли, что предательство может быть столь симпатичным на характер. И теперь сердился на Извилину, что тот не торопится принимать от него ни отчет, ни образцы с бумагами, которые заложил в известный лишь им двоим схрон, и тому, что держался словно ни в чем ни бывало, удивляясь камушкам, которым никак удивляться не должен, едва ли сердясь на то, что он, Петька — Казак, как бы протестуя, доставил с того района еще и два живых образца, но под другую, наскоро состряпанную легенду…
Врать средь своих не положено, но присочинить — Петька утешался тем, что именно «присочинил» — не возбраняется.
