«Время сердца». Переписка Ингеборг Бахман и Пауля Целана - страница 9

Позволь пожелать тебе всего самого доброго, со всей любовью поцеловать и обнять тебя много раз, хоть ты далеко и не можешь почувствовать этого, позволь мне побыть с тобой хоть на протяжении одной мысли…

Твоя Ингеборг.

Письмо не отправлено.

Вена, 25 сентября 1951 года

Дорогой Пауль!

На днях верну тебе кольцо, которое ты дал мне в прошлом году; не знаю только, отправить ли его просто по почте или подождать, пока кто-нибудь поедет в Париж. Как только разузнаю все, сразу напишу тебе, выбрала ли я первый, более простой вариант.

Начну с того, что мне наконец удалось повидаться с Нани наедине; стало быть, удалось поговорить о разных вещах, о том, что мне было очень важно узнать.

Твое желание получить кольцо обратно удивило меня меньше, чем те воспоминания, которые ты с ним связываешь. Я бы наверняка поняла, что тебе очень важно сохранить его как память о твоей семье, и уже поэтому я бы не медлила ни секунды и вернула бы его тебе, я бы точно поняла все правильно и меня бы это нисколько не обидело.

А вот теперь из намеков Нани, впрочем, вполне тактичных, я делаю вывод, что память о ситуации, связанной с этим «подарком», опечалила бы тебя или меня. Подозрение, которое живет в твоем сердце по отношению ко мне — и, пожалуй, по отношению к Нани тоже, — представляется мне столь чудовищным, что и теперь, через два дня, после того как я обо всем узнала, мне приходится собирать все силы, чтобы мыслить ясно и не дать хода горечи и отчаянию, на меня навалившимся.

Пауль, неужели ты и в самом деле думаешь, что это кольцо, про историю которого я знала (а что для меня эта история свята, ты понимаешь — какими упреками ни осыпал бы меня), — что это самое кольцо я взяла только потому, что увидела его у тебя и оно мне понравилось? Не хочу оправдываться перед тобой, не хочу отстаивать свою правоту, потому что речь здесь вовсе не о нас с тобой, во всяком случае я так считаю, — дело-то ведь в том, вправе ли существовать то, на чем стою я, перед лицом того, что олицетворяет это кольцо. И мне нечего сказать тебе, кроме того, что моя совесть чиста перед лицом тех умерших людей, которые когда-то это кольцо носили. Я приняла его от тебя как дар и носила или хранила, всегда сознавая его значение.

Сегодня я многое понимаю лучше: я знаю, что я тебе неприятна и что ты испытываешь ко мне сильнейшее недоверие, и мне жаль тебя — потому что мне непонятно твое недоверие, — мне жаль тебя, потому что ты, пытаясь справиться с разочарованием, не можешь не разрушать для себя и для других людей образ того, в ком ты разочаровался.

Я тебя люблю, но отныне это касается только меня одной. В любом случае я, в отличие от тебя, не буду делать попыток тем или иным способом, с помощью тех или иных упреков отгородиться от тебя, забыть тебя или вытеснить из своего сердца; мне сегодня ясно, что я, пожалуй, никогда не смогу перечеркнуть то, что было между нами, и все же я нисколько не поступлюсь своей гордостью, а вот ты когда-нибудь будешь гордиться тем, что перестанешь думать обо мне как о чем-то очень дурном.

Пожалуйста, не забывай писать мне о своих стихах; я не хотела бы, чтобы другие наши договоренности страдали из-за личных коллизий.

31, Рю дез Эколь,

Париж, 30 октября 1951 года

Моя дорогая Инга!

Эта жизнь, кажется, сплошь состоит из упущений, и, наверное, лучшее, что тут можно сделать, — не искать слишком долго ее разгадку, иначе ни одно слово так и не сдвинется с места. Письма, которые ставили перед собой такую задачу, под моими пальцами, судорожно нащупывающими путь, снова возвращались в ту область, откуда я пытался их вытащить. А в результате я глубоко виноват перед тобой, и это посланьице из Лондона