Пахло трубой мусоропровода и, как новой клеенкой — дерматином дверной обивки. Им долго не открывали, и Нерецкой все это время тупо смотрел на маленькую женщину, навязчиво напоминавшую кого-то, но кого, никак не удавалось вспомнить. Что-то не сходилось. Ей было лет тридцать, вряд ли больше, но кожа щек давно потеряла свежесть, профиль чистоту линий, под глазами обозначилась темнота, как на побитом яблоке. Лицо подростка с дурными наклонностями.
Ружейным затвором складно лязгнуло железо замка, и дверь подалась внутрь. Дохнуло дурным теплом — смесью лекарственных запахов, чужим, враждебно неопрятным л о г о в о м.
— Изольда?.. — По-актерски выразительный тенорок прозвучал осторожно, как бы с оглядкой на спящих. — Что-нибудь случилось?..
Прикрыв за собой дверь, вышел немолодой мужчина в красно-синем спортивном костюме, с запрокинутой тяжелой головой, сохранившей густую седую шевелюру. Нездоровое желтоватое лицо сильно увеличивал зобом выпирающий второй подбородок.
— К вам товарищ… — недоговорила женщина, всячески давая понять, что остальное очевидно. От наслаждения ситуацией она похорошела, в глазах очнулся игривый блеск, лицо посвежело.
— Ко мне? — Дядя воззрился на Нерецкого с более сдержанным недоумением, чтобы затем уважительно, даже как-то законопослушно не сводить глаз с его фуражки. — У вас что-нибудь неотложное?.. Я не совсем здоров…
— Здесь… гостит моя супруга… — покосившись на тетку, не очень твердо произнес Нерецкой и, озлившись на свою нерешительность, грубо прибавил: — Попросите.
Мужчина покорно кивнул, раскрыл дверь и тут же вытянул руку в сторону коридора:
— Вот… Это к вам!.. — недоуменно прибавил он, обернувшись.
Зоя стояла в глубине коридора, слегка освещенная светом из комнаты слева, обеими руками сжимая у подбородка воротник длинного мохнатого халата. Ее окаменелость странным образом передалась и Нерецкому, и зобатому дядьке, и маленькой женщине, у которой восторженно горели глаза.
И вдруг Нерецкой почувствовал, как это нехорошо — видеть Зою в чужой квартире, вот так одетой, кольнул стыд за н и х… Но тут же пришла мысль, что она-то видит в нем нежелательного визитера, который испортил ей вечер, и он заговорил со спокойным пренебрежением к тому, что она думает о его появлении, хотя говорить, наверное, вообще ничего не следовало, да еще при посторонних. Но кто тут посторонний?..
— Я уезжаю в отпуск, — слышал он свой голос. — У тебя будет время перевезти сюда свои вещи.
И чтобы ей не пришло в голову, что он ожидает каких-то слов в ответ, что у нее есть право на его внимание, резко отвернулся и пошагал вниз.
— Вещи? Какие вещи?.. — испуганным шепотом вопрошал хозяин квартиры. — Категорически против!.. Я не собираю вещей!.. Какие могут быть вещи, если я… если она проездом, можно сказать?..
Спускаясь по лестнице, Нерецкой слышал за собой шаги маленькой женщины. Порой шаги затихали и за спиной пустело. Но сворачивая на очередной лестничный марш, он краем глаза улавливал, что она неотступна, как тень.
Пройдя мимо задремавшей привратницы, они вышли во двор. Дождь сыпал по-прежнему.
У выхода из-под арки женщина остановилась.
— До свидания. Мне тут недалеко.
— Послушайте… Этот деятель, он кто вам?..
— Мне?.. Никто. — Она лживо пожала плечами.
— Но не ради меня вы… беспокоились? Зачем?..
— Значит, надо было.
Он только теперь заметил, что у нее редкие мелкие зубы, и отгадка — на кого похожа — пришла сама собой. «Вылитый Курослеп… Всего и разницы, что тот оказался мужчиной. Тоже уверена, что лучше сотворить подлость и пожалеть, чем всю жизнь изводить себя за то, что не решилась». Нерецкой смотрел ей в спину, пока она не затерялась. Его знобило.
