Время итогов - страница 26

(И подпись, и печать, и должность подписавшего настолько затерты, что невозможно разобрать)».

Выдано сие Воронину Алексею Ивановичу в том, что он действительно работал в Петрокоммуне с 19 сентября 1919 года и работал в качестве Районного Уполномоченного Петрокоммуны, и по рекомендации Петрокоммуны — Райпродкомиссаром Челябинской губернии. Начиная же с 1921 года был назначен Уполномоченным по Кустанайской губернии.

О всей работе тов. Воронина можно сказать, что он являлся одним из дельных работников, выполнявших все возложенные на него обязанности, временами в самое трудное время для Петрограда в деле его снабжения принимались им героические меры.

При первой же экономической политике проявил себя также как весьма опытный работник, работа которого дала положительные результаты, а потому все данные о работе тов. Воронина дают мне право рекомендовать его как хорошего работника, что и удостоверяется подписью и приложением печати.

Особоуполномоченный Петрокоммуны по Кирреспублике».

Все эти документы помогли мне вспомнить то далекое время, насколько это было возможно, и вошли в рассказ «У начала начал».

Спустя некоторое время нашу школу реорганизовали в школу техников по вооружению. Тем, кто не хотел быть вооруженцем, а предпочитал учиться на авиационного техника, предлагалось уехать в Вольск в авиатехническое училище. Я решил уехать.

Есть разные натуры. Одни со временем смиряются с неблагоприятными для них обстоятельствами, втягиваются и тянут лямку до конца дней своих; другие пытаются в создавшихся неблагоприятных для них условиях найти то, что могло бы их примирить с нелюбимым делом, и находят, и уже в этом найденном видят смысл своего существования; третьи не могут ни втянуться, ни найти, — что же, встречаются и такие натуры, и тогда они, не щадя себя, идут напролом. Была небольшая надежда, что в Вольске, может, что-то для меня изменится, но нет, — все было так же. Правда, кто знает, не учись я в Горном институте, не мечтай стать инженером, может, и не так остро переживал бы свое новое положение, но я где-то уже замечтался, что буду горным инженером, уже какой-то романтический ореол сиял над моей головой, и поэтому смириться с тем, что буду просто техником, никак не мог, да еще военным, да еще на всю жизнь.

В один из мартовских дней я отказался от учебы, за что был посажен курсовым командиром на трое суток на гауптвахту.

Не знаю, на что я рассчитывал, — может, думал, что меня все же отчислят, не отчислили, и по истечении трех суток я снова отказался встать в строй, за что был посажен командиром роты уже на пять суток. После отсидки пяти суток был вызван начальником авиашколы Якубовым, с тремя ромбами в голубых петлицах. Начальник школы долго убеждал меня не бросать учебу.

— Не губите себе жизнь, — говорил он, — если скучаете по девушке, отпустим, поезжайте, а то и женитесь, привозите сюда.

— Нет у меня девушки.

— Может, по матери соскучился? Дадим отпуск на месяц. Стипендию выплатим. Проезд бесплатный. Вернетесь, и все будет хорошо. Окончите учебу. Станете младшим лейтенантом, а там пойдете в гору. Способности у вас есть.

Я продолжал упорствовать.

— Слушайте, я вам говорю в последний раз! — твердо сказал начальник школы. — Подумайте. Не отвечайте сейчас, дайте себе возможность все взвесить и обсудить. Наконец, поезжайте, посоветуйтесь с матерью...

— Нет, я не буду учиться. Не могу.

На другой день в роте было собрано партийное собрание, и меня исключили из кандидатов в члены партии. После этого я был отчислен из школы.

Есть настольные детские игры, когда играющий вместо продвижения вперед катится вниз. Нечто подобное произошло и со мной, только во времени. Пришлось начинать сначала свою взрослую жизнь, и я решил опять пойти на завод.

Это был маленький заводик, производивший механические пособия для школ и институтов. Назывался он «Молодой ударник» и почему-то у него был еще номер — 12. Дали мне третий разряд при поступлении, но через месяц прибавили четвертый, — вспомнил я свое токарное дело, освоился и стал работать не хуже других токарей. И все пошло так же, как и раньше, Но если было бы только так, то вряд ли бы примирился с такой жизнью. Было еще нечто, что отличало от того прежнего токарька, — я уже писал стихи. И как мечта, где-то впереди светилась звездочка иной, неведомой мне, жизни.