Да и в целом Виктор негативно относился к рефлексивным мужчинам, мучительно обсасывающим свои неурядицы или разрывы с близкими людьми. Их стенания и бурные переживания раздражали, поскольку главным в жизни представителей сильного пола он считал Дело. Не текущую работу, хотя и относился к ней добросовестно, творчески и с интересом, а Дело с большой буквы. Может быть даже Главное Дело Всей Жизни.
Что же касается взаимоотношений с другими людьми, Михнев всегда старался быть внутренне и внешне благожелательным, но очень близко никого к себе не подпускать. Есть внутренний мир, конечно воспринимающий воздействия извне, но развивающийся по собственным законам. И в этом непрерывном процессе самосовершенствования Виктору очень помогала вера в Бога. Окружение же постоянно меняется, кто-то приходит, кто-то уходит, иногда навсегда, иногда на время. Процесс перманентный, и новые знакомые вовсе не обязательно будут хуже. Поэтому Михнев искренне полагал, что склонность к рефлексии на самом деле прикрывает обычное и, в пределах разумного, нормальное опасение перемен, разросшееся до размеров страха.
Ему удалось сыграть нужные чувства, и спецназовцы немного расслабились, но бдительности все же не теряли и стояли довольно далеко друг от друга.
— Ребята, тут такая же зверюга, как и те, что напали на нас на шоссе, сказал Виктор дрожащим голосом и, кивнув в сторону останков лохматого программиста, продолжил, как бы с еще большим страхом: — Она его совсем разорвала.
Похоже, солдаты только сейчас разглядели труп. Один из них, тот, что был ближе, подошел к двери соседнего номера и, стараясь не наступить в застывающую кровь, нагнулся. Когда он отвернулся от разорванного тела, лицо его стало мучнисто белым.
— Блин, как его разворотили.
— Это все монстр, — Михнев снова пнул лежащую тушу и почувствовал, что сзади, в номере, что-то неладно.
«Вика!» — вспомнил он и быстро обернулся.
Девушка стояла посередине комнаты и была очень хороша в коротенькой оранжевой футболке, что заменяла ей ночную рубашку. Однако лицо у нее было белее, чем у спецназовца, а ведь она еще не видела трупа программиста… Нужно было срочно приводить ее в чувство, а то всякое могло случиться с этой тонкой натурой.
— Ребята, вы тут покараульте, а я успокою девушку, — сказал Виктор и зашел в номер, не закрыв дверь.
Глаза Вики застыли.
«Транс, — подумал Михнев, — придется трясти».
Он подошел вплотную, девушка не реагировала, по-прежнему глядя в одну точку. Виктор взял ее за плечи и ощутил их жуткую закаменелость. Он стал сильно, но нежно разминать застывшие мышцы, при этом говоря что-то ласковое и успокоительное.
Слава Богу, подействовало. Плечи становились податливыми, а на глазах выступили слезы. Дальше пошло легче: девушку сотрясли рыдания, и она уткнулась уже совсем мокрым лицом ему в грудь. Виктор продолжал гладить Вику по волосам, плечам и спине, приговаривая: «Успокойся, малыш, все закончилось, все хорошо».
Между тем спецназовцы склонились над трупом твари. Тот, что был помоложе, — высокий, светловолосый, слегка курносый славянин — попытался приподнять страшную голову, и это, на удивление, ему удалось легко, ведь шейный позвонок зверя был сломан. Похоже, выражение, застывшее на мертвой морде, солдату не понравилось, и он со словами: «Ух ты ж пакость», — отпустил ее. Голова глухо стукнула по линолеуму.
— Ребята, надо бы вызвать начальство, — напомнил Виктор, полуобернувшись к двери, — и принести брезент или какой мешок, чтобы упаковать эту дрянь.
— Уже сделали, — откликнулся старший с лычками сержанта, с азиатскими чертами все еще бледного лица. — Сейчас придут.
Ждать пришлось недолго. По коридору затопало множество сапог и в дверном проеме вырос командир взвода спецназа — высокий широкогрудый сероглазый русоволосый крепыш лет двадцати пяти — двадцати восьми в камуфляже. На правой скуле, под глазом у старшего лейтенанта был короткий, но довольно широкий светлый шрам.
— Ну, — сказал он, осматривая поле боя, — что тут у вас?
Привыкшие к дисциплине бойцы выпрямились, и сержант доложил:
— Вот тут труп зверя, а у соседнего номера разорванный человек.
