Она надеялась вовремя успеть домой, чтобы принять ванну до того, как Пол вернется со складов.
Стыда или вины она не испытывала. Лишь заоблачное чувство, что взяла то, что было у нее отнято годы назад.
Еще она чувствовала что-то вроде счастья. Своего рода могущество. И налет печали.
– Помоги мне, пожалуйста.
Поставив руки на бедра, она ждала, когда Рахарио подойдет к ней сзади и затянет ленты корсета.
– В другой раз надевай что-нибудь другое. Я тебе не камердинер.
Георгина засмеялась и ступила в кринолин.
– Следующий раз? Ты же получил что хотел. Теперь твоя очередь. Отдай мне назад то, что украл.
Рахарио нещадно дергал верхнюю часть ее платья, поправляя ее и застегивая крючочки.
– Ты что, рассчитываешь, что твой бесценный фрахт сегодня же вечером окажется у ворот склада? Или перед твоим домом на Орчерд-роуд?
Она похолодела.
– Ты знаешь, где я живу?
Он сопел, горячо дыша ей в затылок.
– Я знаю многое, что делается в городе.
Она невольно вздохнула, когда он опустил руки и она смогла отойти от него, чтобы сунуть ноги в туфли и наспех подколоть волосы; нескольких шпилек недоставало.
– Мне все равно, каким образом ты все восстановишь. Просто сделай это.
Он схватил ее за локоть и рванул к себе.
– Не диктуй мне, что и как я должен делать, – прохрипел он, приникнув губами к ее шее. Хватка его ослабла, и он поцеловал ее в затылок, еще влажный от пота, в тонкие волоски, что курчавились над шеей. – Я сам определю, когда твоя вина будет избыта.
Он отпустил ее, и она пошла к двери, на ходу забирая свои вещи со стула. Она чувствовала, как глаза Рахарио сверлят ее спину.
– Не вздумай со мной играть, Нилам. У тебя не получится.
Она больше не обернулась.
Рахарио шел к реке по траве, под его ногами трепетали древесные тени. Он чувствовал себя настолько же ясно, насколько спокойно двигался вперед.
Мирно. Миролюбиво. Новое, незнакомое чувство.
Он остановился под деревом.
Неподалеку играли его дети – Феена и Харшад; игра состояла в том, чтобы шлепнуть другого ладошкой и убежать. Харшад безнадежно уступал старшей сестре, но это не уменьшало его радости, которую он выражал визгом и заливистым смехом. Он то и дело поглядывал в сторону матери, ожидая поощрения, а мать сидела на покрывале в позе портного.
Феена, рослая и стройная для своих четырех лет, за последний год заметно вытянувшаяся, заметила его первой.
Она замерла посреди бега; ее поднятая рука упала и схватилась за подол оранжевого платьица. Лучи на ее лице, еще более круглом из-за собранных в косу волос, открывающих золотые сережки в проколотых мочках ушей, погасли. Она испуганно уставилась на отца, который иногда бывал неприветливым и отсутствующим, а потом снова таким добрым, что это сбивало ее с толку. Часто он внезапно исчезал и не бывал дома так долго, что она успевала его почти забыть, потом он снова появлялся, принося с собой запах соли и воды, древесины и ветра.
– Можно, я присяду?
Голова Лилавати вскинулась. Она кивнула, подвинулась, и он опустился на покрывало рядом с ней. Потупившись, она смущенно гладила свой живот, выпиравший под сари.
Теперь его заметил и Харшад, который, возможно, был еще слишком мал, чтобы страдать от переменчивого нрава отца, а может, просто обладал более безмятежным характером, чем его сестра. Он с радостным визгом побежал к отцу, бросился на него и прижался головой к его груди, чуть не захлебываясь от смеха. Рахарио обнял его и жестом подозвал Феену.
Неуверенно подогнув ногу в щиколотке, она вопросительно взглянула на мать. Лишь в ответ на ее разрешительный кивок она двинулась с места, но села на корточки рядом с матерью, привалившись щекой к ее животу и подозрительно оглядывая Рахарио.
– Как твои дела? Как ребенок?
Лилавати уставилась на него, не веря своим ушам, и ей понадобилось какое-то время, чтобы снова собраться; он еще никогда не спрашивал ее, как дела. Щекам ее стало жарко, и она кивнула, гладя волосы Феены.
– Я тут подумал, что надо взять в дом няньку, как только появится ребенок. Может, даже раньше. Что ты скажешь?
Сердце Лилавати заколотилось; возможно, все еще повернется к лучшему.
