Он во всем разбирался и все знал. Знал поименно всех советских футболистов, игравших с командой басков, и кто будет очередным соперником Джо Луиса в матче за звание абсолютного чемпиона мира по боксу, и какую новую песенку поет сейчас за границей Александр Вертинский. Знал, что говорят «в самом верху» о последней постановке Московского художественного театра и чем опасно Мюнхенское соглашение англо-французских правителей с Гитлером. Он знал, наконец, как будет протекать будущая неизбежная, по его мнению, война.
— Будущая война — война моторов, — говорил Юрий окружавшим его на перемене школьникам. — Это надо помнить. Кто силен в воздухе, тот в наше время силен вообще. Вот представьте себе: колоссальной силы удар с воздуха до основания потрясет и сокрушит жизненно важные экономические центры нашего предполагаемого противника, допустим, той же Германии. И все.
Война будет скоротечной, победим малой кровью.
Если кто-нибудь пытался возразить, Юрий приводил дополнительные аргументы в пользу грядущей быстрой победы: необозримые пространства Советского Союза, огромная численность населения страны.
— А наш промышленный иммунитет, — небрежно бросал он в ответ скептику. — Забыл? Он сыграет решающую роль.
И скептик умолкал, не зная, что это такое.
Костя соглашался с Павельевым, вернее, придерживался точно таких же взглядов. Они казались абсолютно доказанными и совершенно бесспорными. Их и защищать-то, собственно, было незачем. Однажды об одной из таких бесед Костя рассказал отцу. Тот неопределенно хмыкнул и заметил:
— Стратег, видно, твой Юрка.
— Страте-ег, — обрадованно согласился сын. — И организатор какой!
«Голова!» — было первым, что сказал Костя о своем приятеле Кире Озеровой. Кира, бойкая, модно одетая девочка, неожиданно рассмеялась:
— А ты не голова?
— Я? Куда мне… Я не умею, как Юрка, ни организовать, ни сказать…
Они возвращались вдвоем к Кириному дому по огороженной низкорослым кустарником дорожке городского сквера. Спустились сумерки. Прозвенел, скрипнул на повороте трамвай, и стало совсем тихо. Кира остановилась, притронувшись к его руке, сказала:
— Все ты умеешь… Только несмелый ты.
Вскоре собрались у Кириной подружки, устраивавшей с разрешения родителей вечеринки знакомых по школе — не всех, конечно, а избранных. Танцевали под патефон, под «Брызги шампанского» и песенки, исполняемые Изабеллой Юрьевой, Георгием Виноградовым, Вадимом Козиным. Павельев весь вечер танцевал с Кирой, и она, улыбаясь, охотно вставала навстречу, когда он приглашал ее. А Костя не танцевал, потому что стеснялся, считал, что танцует хуже всех и все, глядя на него, будут смеяться.
Кира раз подошла к нему, спросила:
— Почему букой смотришь?
— Куда уж мне… Несмелый я.
Кира закусила губу и отвернулась.
Натанцевавшись, сидели и слушали патефон.
В неторопливо-грустную мелодию ворвался восторженный девичий голосок:
— А вы слышали про Указ о новых Героях Советского Союза? Сразу четверо… Вот здорово!
— За Халхин-Гол им дали, — пояснил, осведомленный как всегда во всем, Юрий. — За бои в районе Баин-Цаган.
Компания уважительно слушала, том более что никто не знал, что такое Баин-Цаган. Докрутившуюся до конца пластинку не стали менять. Юрий продолжил:
— Повезло ребятам.
Кажется, впервые Костя возразил другу:
— Что значит «повезло»? Можно подумать — крупный выигрыш на облигацию выпал. А отвага, а выучка ни при чем?
Павельев помолчал самую малость.
— И выигрыш, если хочешь. Только не на облигацию. Отвага й выучка нужны, кто спорит. Но и удача нужна, стечение благоприятных обстоятельств требуется. Нужно, чтобы начальство тебя заметило, поставило задачу помасштабнее, создало условия, а потом по-настоящему оценило бы твои заслуги. А то ведь и медаль «За отвагу» есть, можно и ею вместо Золотой Звезды наградить. Ты думаешь, эти четверо отважнее и сильнее других? Не-ет, ошибаешься. Много таких. Но одни на виду, одним везет, а другие в тени, их не замечают.
Ватолин вскочил.
— Выходит, героев начальники делают?! Да ты… Да ты знаешь…
Он задыхался от негодования, кипятился и размахивал руками. Павельев, наоборот, был спокоен, как человек, уверенный в своей правоте. Он терпеливо слушал, засунув руки в карманы. И когда Костя успокоился немного, тихо сказал:
