Она была желанной, как никогда раньше и еще более недоступной. Ибо, так некстати прозревшая память, разделила нас непреодолимой пропастью.
Татьяна пыталась казаться жизнерадостной и веселой. Только получалось у нее плохо.
Неубедительно.
Надетая ради меня маска не могла полностью скрыть той тревоги, что легко прочитывалась в ее глазах.
Дабы не мучить девушку понапрасну, да и себя тоже, я решил не тянуть резину и сразу ошарашил ее жестоким признанием:
— Татьяна, я все вспомнил…
— Что именно?
Она хваталась за соломинку, самим тоном, словно бы, убеждая меня, что я не прав, что все мне только приснилось…
А, может, и в самом деле верила, что я говорю о чем-то ином, не связанном с нашим пребыванием на Монастырище?
Только, вот беда, кроме Монастырища нас с Татьяной ничего и не связывало…
Она быстро сообразила это.
Взгляд ее погас, она вся сникла, плечи ссутулились. На какое-то мгновение мне пришла в голову мысль, что она похожа на загнанного в угол зверя.
Не на того, который, осознав тщетность своих усилий, делает последний бросок, намериваясь разорвать охотника на части. На иного, который, утратив веру в свои силы, потерял вместе с ней и волю к сопротивлению, и, смирившись с неизбежным, полностью полагается на волю победителя…
— Я вспомнил все, что с нами произошло… Мне помогли записи, которые я, оказывается, делал в том мире…
— Да?..
Пауза затянулась.
И вдруг светлая волна пробежала по лицу девушки. Татьяна приняла решение.
Она придумала, как вести себя дальше…
— Знаешь, Андрюша, я тоже кое-что вспомнила… И хотела сама тебе позвонить… Вот только ты меня опередил…
Ее ложь звучала убедительно, но только не для меня. Я знал, что не дождался бы ее звонка. Она никогда бы не позвонила мне только ради того, чтобы пролить свет на темные страницы истории наших странствий. В таком случае ей пришлось бы рассказывать и о своей неблаговидной роли.
А кто же добровольно станет изобличать самого себя?
— Как же тебе удалось? Ведь ты, насколько мне известно, ничего не записывала… А перед тем, как нас отпустить, нам всем основательно промыли мозги…
К такому вопросу, как ни странно, Татьяна оказалась подготовленной. Она открыла сумочку и протянула мне маленький фотоальбом.
Я небрежно полистал его. На всех снимках были знакомые виды Монастырища.
— Вот здесь смотри…
Татьяна обратила мое внимание на два последних снимка. На них были запечатлены Рыжая и Катюха за рулем "Джипа".
Снимки были настоящими, я помнил, как она их делала.
На обеих фотографиях таинственной пеленой просматривались очертания сгорбленного старца в длинном одеянии с капюшоном на голове. Старец был прозрачен, словно дымка, но, вне всякого сомнения, это был тот самый старик, который повстречался нам сначала на Монастырище, а затем и в том, ином, мире. Именно его местные жители величали Стражем урочища…
Аргумент, предоставленный Татьяной, выглядел серьезным и неоспоримым доказательством. При желании легко было поверить, что снимки могли пробудить воспоминания так же, как смогли пробудить их мои отрывистые, порой бессвязные, записи.
И все же, я не мог ей верить.
Мне было известно значительно больше, чем она могла предположить…
* * *
Сумятицу в общее веселье внесла Рыжая. Не пойму, откуда она взялась? Поначалу в числе приглашенных ни ее, ни Катьки я не замечал. Да и вообще, круг женщин в обществе избранных был очень узок.
Теперь же, картина существенно изменилась. Девушки в легких накидках сновали вдоль длинного стола, принимали из рук захмелевших соплеменников наполненные кубки и, не комплексуя, лихо осушали их, весело хихикали, когда чья-нибудь рука похлопывала их пониже спины и охотно усаживались на колени, если их к этому принуждали.
Начиналось второе действие праздничного разгула, которое, судя по развитию событий, должно было мало чем отличаться от буйной вседозволенности, какая нередко случается после коллективных попоек и в наше время…
Напиток, которым нас потчевали, был вкусный и, наверное, очень крепкий. Не зря у меня кружилась голова, во всем теле ощущалась необычайная легкость, а чувство необъяснимого восторга преобладало над всеми иными. Реальность воспринималась в розовом цвете.