Кто она?
Какую роль сыграла в моей жизни?
И, вообще…
Женщина, которую еще совсем недавно я чуть ли не боготворил, казалась мне все более таинственной и непонятной. Она была сплошной загадкой, разрешить которую я пытался постоянно, но неизменно натыкался на непреодолимый для разума барьер.
Столь же непреодолимым барьер оказался и для сердца. Чувства мои пребывали в полном смятении.
Я даже не мог однозначно определить, как отношусь к девушке?
Иногда мне казалось, что я, по-прежнему, безумно влюблен в нее, а приходили минуты, когда я в ужасе содрогался от одного воспоминания ее имени.
В основном же, преобладала некая томливая встревоженность. Нудная, словно зубная боль…
Я догадывался, что нечто весьма существенное выпало из моей памяти.
Возможно, провал когда-нибудь наполнится, как постепенно заполнялись иные чистые страницы. Может, ключик находится где-то совсем рядом и нужно только слегка поднапрячься, чтобы его найти?
Или, в крайнем случае, подзапастись терпением и ожидать…
Только, где его взять, терпение?
И сколько у меня осталось времени?
Успею ли я докопаться до сути прежде, чем безумие полностью завладеет моим разумом?
Молодая симпатичная официантка подошла поменять пепельницу. Она была одета в светлую свободную блузку и строгую черную юбку. На груди красовалась пластиковая бирка с именем. "Тамара" — от нечего делать прочитал я и поднял глаза выше.
Прическа у девушки была необычной. Длинные темные волосы спадали ниже плеч. На лбу они были стянуты пестрой широкой лентой…
Я содрогнулся. Именно так подвязывали волосы женщины в том, ином, мире…
Вероятно, изумление или даже испуг слишком явно отразилось на моем лице.
— Вам плохо? — участливо спросила официантка.
— Нет, ногу засидел… — придумал нелепое объяснение, которое вполне устроило девушку.
— Будете еще что-то заказывать?
Я заказал еще пиво.
Тамара молча удалилась, а я все никак не мог успокоиться. Сердце мое колотилось, словно задалось целью раздробить грудную клетку.
Совсем нервы никудышные стали…
Снова громко заиграла несносная музыка, и опять я вспомнил Татьяну.
Только на этот раз воспоминание не было приятным.
Ее образ явился ко мне, как олицетворение зла и коварства, и снова мороз пробежал по коже…
* * *
"Арена была небольшая, едва ли больше цирковой, зато амфитеатр вокруг нее был громадный. Высочайшей чашей он возносился над крохотным пятачком и был полностью заполнен безликой серой массой. Эта масса шумела, гоготала, проявляя свои эмоции, только я знал, что, пришедшие насладиться зрелищем, ровным счетом ничего не значили в моей судьбе. Так само, как и в своей тоже. Они были марионетками, бездумными роботами, над которыми всецело властвовали невидимые правители…
Однако, я ошибся, обозвав всю массу серой и безликой. Была группа людей, которая восседала отдельно, на лучших местах, отгороженных от остальных высокой каменной стеной и охраняемых воинами, вооруженными мечами и копьями. Местная аристократия, местные правители, если таким словом можно назвать не истинных властителей, а посредников между настоящими правителями и народом…
В привилегированной ложе я увидел Татьяну. Она сидела на одном из самых почетных мест, что красноречиво свидетельствовало о том, что в местном табеле о рангах она занимает высокое положение…"
* * *
Фантазия организаторов шоу не простиралась далеко. Все оказалось элементарно просто: мы впятером должны были противостоять пятерым аборигенам. Единственное отличие от спортивных состязаний — ценой нынешнему соперничеству была жизнь.
К счастью, обошлось без оружия, которым местные, наверняка, умели пользоваться лучше нас, и шансы как бы уравнялись.
Смертоубийства от нас также никто не требовал. Иначе, не знаю, чем бы все могло закончиться: ведь одно дело участвовать в привычном мордобое "стенка на стенку" и совсем иное — лишить кого-то жизни. Пусть даже во имя спасения своей…
Пребывая в полном неведении, я все время до начала состязания настраивал себя на то, что мне непременно придется кого-то убить. Однако своеобразная медитация не принесла желанного успокоения. Я, впрочем, как, наверное, и все в нашей компании, оказался слишком испорченным цивилизацией. Мне легче было смириться с возможностью собственной гибели, чем оправдать смерть иного человека от моей руки. Даже аргумент, что положение сложилось безвыходное и, что я вынужден буду защищаться, не смог меня убедить.
