— Тоже дело. Старушки иногда могут сообщить массу полезного. И еще дети. Самые безобидные люди знают порой такое, что никому не снилось. Мне, например, столько всего известно…
— Не сомневаюсь, полковник.
— Но рассказать, к сожалению, не могу. Государственная тайна. — Полковник Аткинсон сокрушенно покачал головой.
Возвращаясь домой поездом, Томми сидел у окна и смотрел на проносившиеся мимо ландшафты. Любопытно, думал он, — очень любопытно. Старина Аткинсон, как всегда, в курсе всех дел. Только что же это за документы, которые до сих пор не утратили своего значения? Что же такое может тянуться аж с Первой Мировой? Ведь сколько лет прошло. С войнами покончено, Европа теперь живет по законам Общего Рынка[58]… И, однако, где-то на периферии его сознания мелькнула мысль: но ведь есть еще и новое поколение — внуки и правнуки тех, кто стоял некогда у руля и занимал влиятельное положение только в силу своего происхождения. За нелояльного предка иной раз расплачиваются бесхарактерные потомки… Стоит надавить на них, и они со страха или по доброй воле воспримут так называемые «новые» — или обновленные старые — идеи. Англия теперь уже не та, что была раньше. Или все та же? Под блестящей гладью водоема частенько таится жуткая грязь. Даже море не может быть абсолютно чистым — где-нибудь да всплывет что-то совершенно омерзительное, неведомая, но грозная опасность! Но… но ведь не в Холлоукей же! Эта деревенька прочно увязла в прошлом. Сначала рыбацкая деревушка, затем — английская Ривьера[59], а теперь — обыкновенный морской курорт, забитый народом только в августе, потому что большинство сейчас предпочитает отдыхать заграницей. Неужели…
— Ну, — поинтересовалась Таппенс, вставая из-за обеденного стола с очередной чашкой кофе в руках, — как твои изыскания? Где был, кого видел?
— Старину Монти Аткинсона. А ты, небось, познакомилась с очередной старушкой?
— А вот и нет. Сначала приходил настройщик, а потом я разбирала старый хлам и даже никуда не ходила. И очень жаль — старые дамы могут рассказать много интересного!
— Мой старичок тоже кое-что рассказал, — похвастался Томми. — Кстати, Таппенс, а что ты думаешь об этом месте?
— Ты говоришь о доме?
— Нет, я имею в виду Холлоукей.
— По-моему, довольно приятное местечко.
— Что значит «приятное»?
— Не придирайся к словам. Я вообще не понимаю, чем тебе не угодило слово «приятное». Приятное местечко, я так понимаю, — это место, где ничего не происходит, да и не больно хочется, чтобы произошло.
— Ой ли? Неужто ты собралась, наконец, на покой?
— Я-то нет. Приятно просто осознавать, что где-то на свете еще остались такие места. Хотя сегодня кое-что чуть было не произошло.
— Что значит «чуть было не произошло»? Уж не натворила ли ты каких-нибудь глупостей, Таппенс?
— Нет, дорогой.
— Тогда о чем ты говоришь?
— Понимаешь, там в оранжерее одно из стекол держалось ну просто на честном слове. И сегодня чуть было не упало мне на голову. Чудом осталась жива.
Томми окинул ее взглядом.
— Непохоже, чтобы ты была на волосок от смерти.
— Да, мне повезло. Но перепугалась жутко!
— Надо будет попросить этого старика… как там его… Айзек, кажется? Пусть проверит остальные стекла, раз уж тебе так нравится там бродить.
— Когда покупаешь старый дом, нужно быть готовым, что далеко не все в нем окажется в порядке.
— Ты думаешь, с домом что-то неладно?
— В каком смысле?
— Знаешь, сегодня я узнал одну очень странную вещь.
— О доме?
— Да.
— Просто невероятно, — сказала Таппенс.
— Почему? Потому что он выглядит таким уютным, новеньким и нарядным?
— Нет. Новеньким и нарядным он стал после ремонта. До этого он был как минимум «запущенным»!
— Поэтому нам и отдали его так дешево.
— У тебя какой-то чудной вид, Томми, — проговорила Таппенс, пристально глядя на мужа. — В чем дело?
— Это из-за Монти-Усача.
— Ах, да, наш милый старичок… Надеюсь, он передал мне привет?
— А как же! И еще просил, чтобы ты была осторожнее и чтобы я за тобой присматривал.
— Он всегда так говорит. Непонятно только, с чего это он сейчас за меня переживает.
— Ну, похоже, это как раз такое место, где лучше быть поосторожней.
