– Слишком много имен, получится очень запутанно, – сказала Дебора. – Кто ее будет читать?
– Ты не поверишь, – сказал Томми, – что только не читают люди и от чего только они не получают наслаждение. – Пожилые супруги переглянулись.
– А можно мне завтра получить немного краски? – спросил Эндрю. – Или пусть Альберт купит ее и поможет мне. Я хочу написать на воротах новое название.
– И тогда ласточки поймут, что их ждут здесь на следующее лето, – сказала Джанет и взглянула на мать.
– Совсем неплохая идея, – сказала Дебора.
– La Reine le veult[81], – подвел итог Томми и поклонился дочери, которая всегда считала, что вносить чуточку аристократизма в семейную жизнь – это ее привилегия.
Глава 17
Заключение: обед у мистера Робинсона
– Великолепный обед, – сказала Таппенс, глядя на окружающую ее компанию.
Они вышли из-за стола, и теперь все расположились в библиотеке вокруг кофе. Мистер Робинсон, еще более желтый и толстый, чем его представляла себе Таппенс, улыбался из-за великолепного кофейника эпохи Георга II. Рядом с ним сидел мистер Криспин, который теперь отзывался на имя Хоршам. Полковник Пайкэвей разместился рядом с Томми, который с большим сомнением протянул ему одну из своих сигарет.
– Я никогда не курю после обеда, – отказался полковник с удивленным видом.
– Неужели, полковник Пайкэвей? Как интересно, – произнесла мисс Коллодон, которую Таппенс посчитала достаточно опасной. – Какая у вас послушная собака, миссис Бересфорд!
Ганнибал, который лежал под столом, положив голову на ногу Таппенс, посмотрел на нее своим лукавым взглядом и слегка помахал хвостом.
– Но, как я понимаю, он может быть и очень злобной собакой, – заметил мистер Робинсон, с восторгом глядя на Таппенс.
– Его надо видеть в действии, – сказал мистер Криспин по фамилии Хоршам.
– Когда его приглашают к столу, он ведет себя соответственно, – пояснила Таппенс. – Ему это очень нравится. Он чувствует себя высокопоставленной собакой, которую пригласили в высшее общество. С вашей стороны очень-очень мило, что вы и ему направили приглашение и приготовили для него целую миску печенки, – обратилась она к мистеру Робинсону.
– Все собаки обожают печень, – сказал мистер Робинсон. – Как я понимаю… – тут он посмотрел на Криспина-Хоршама, – если я захочу посетить мистера и миссис Бересфорд в их собственном доме, то меня разорвут на куски.
– Ганнибал серьезно относится к своим обязанностям, – подтвердил Криспин. – Он охранная собака отличных кровей и никогда об этом не забывает.
– И как человек, занимающийся охраной, вы, конечно, хорошо его понимаете, – сказал мистер Робинсон; его глаза сверкнули. – Вы с вашим мужем отлично выполнили свою работу, миссис Бересфорд. Мы у вас в неоплатном долгу. Полковник Пайкэвей говорил мне, что именно вы были инициатором этого расследования.
– Просто так случилось, – смущенно ответила Таппенс. – Мне… мне стало очень любопытно. И захотелось узнать… о некоторых вещах…
– Да, я могу в это поверить. Теперь, полагаю, вы испытываете столь же естественное любопытство и хотите знать, что же все это такое?
Таппенс смутилась еще больше, и ее речь стала немного бессвязной.
– Ну… ну конечно… То есть… я понимаю, что все это большой секрет… и что нам не надо задавать вопросы, потому что вы все равно не сможете рассказать всего… Я все это прекрасно понимаю.
– Напротив, это я хочу задать вам вопрос. И если вы сообщите мне интересующую меня информацию, то мне будет очень приятно.
Таппенс уставилась на него широко открытыми глазами.
– Я не могу себе представить… – Она замолчала.
– У вас есть какой-то список. Так, по крайней мере, сообщил мне ваш муж. Он не стал рассказывать, что это за список, – и был абсолютно прав. Список – это ваша личная тайна. Но я тоже не чужд любопытства.
И вновь его глаза блеснули. Неожиданно Таппенс поняла, что мистер Робинсон ей очень нравится.
Несколько мгновений она молчала, а потом откашлялась и стала рыться в своей вечерней сумочке.
– Все это очень глупо, – сказала миссис Бересфорд. – Даже не глупо – это настоящее сумасшествие.
– Сумасшествие, сумасшествие, – совершенно неожиданно отреагировал мистер Робинсон. – «Да, в наше время весь мир сошел с ума». Так говорит Ганс Закс, сидя под старым деревом в моей любимой опере «Мейстерзингеры»
