– Интересно, куда она ведет, – пробормотала Таппенс. – Ведь зачем-то ее проложили…
Зачем-то проложили, подумала она, следуя по тропинке, которая вдруг резко разветвилась в противоположные стороны. Теперь Таппенс точно знала, что имела в виду Алиса, когда говорила, что тропинка «неожиданно взбадривается и меняет направление». Кустов стало меньше, зато появились лавры, которые, возможно, и дали название усадьбе. И сложная каменистая тропка пошла между ними. Неожиданно она уперлась в четыре покрытые мхом ступени, ведущие к нише, изначально сделанной из металла, который позднее был заменен бутылками. Это было похоже на ковчег с пьедесталом посередине, на котором возвышалась каменная фигура, почти рассыпавшаяся от старости. Это была фигура мальчика с корзинкой на голове. Какие-то воспоминания шевельнулись в голове у Таппенс.
– По этой штуке можно определить возраст этого места, – сказала она. – Она очень похожа на ту, что стояла в саду у тети Сары. И лавров у нее тоже было много.
Таппенс мысленно вернулась к тете Саре, к которой иногда приезжала, будучи ребенком. Она вспомнила, что играла тогда в Речных Лошадей. Для этого нужен был обруч. Тогда Таппенс было около шести лет. В ее воображении обруч превращался в белоснежных лошадей с пышными гривами и развевающимися хвостами. На них она проезжала по покрытой травой лужайке, огибала клумбу, заросшую кортадерией, которая кивала ей на ветру своими разноцветными метелками, и по тропинке, напоминающей нынешнюю и бегущей среди берез, оказывалась в похожем гроте с фигурой и корзинкой. Когда она ехала туда на своих «призовых лошадках», Таппенс всегда захватывала с собой подарок, который потом клала в корзинку на голове мальчика. Считалось, что это подношение, и, сделав его, можно было загадать желание. Таппенс хорошо помнила, что желания почти всегда сбывались.
– Но это потому, – сказала она, неожиданно садясь на верхнюю ступеньку, – что я тогда слегка жульничала. И желала я только то, что почти наверняка должно было случиться, а когда желание исполнялось, то я смотрела на это как на волшебство. Это было подношение древнему богу. Хотя и не богу как таковому, а полноватому мальчику. Как здорово – все эти штуки, которые мы выдумывали и в которые играли в детстве…
Она вздохнула, вернулась по тропинке и опять подошла к таинственной КК.
В ней ничего не изменилось. Матильда все еще выглядела позабытой и позаброшенной, но внимание Таппенс привлекли два новых предмета. Они были сделаны из фаянса – табуреты, вокруг которых обвивались лебеди. Один был темно-синий, а другой светло-синий.
– Ну конечно, – вслух сказала Таппенс. – Такие штуки я видела в детстве. Ну да, их обычно ставили на верандах. Они, кажется, были у одной из моих теток. Мы называли их Оксфорд и Кембридж. Почти точно такие же. И обвивали их утки… нет, лебеди. У них тоже было это странное отверстие в сиденье, похожее на букву S. В него можно было что-нибудь просунуть. Надо будет попросить Исаака вытащить их отсюда и хорошенько вымыть. И тогда мы сможем поставить их на крытой галерее, как нравится называть ее Томми, хотя мне кажется, что веранда здесь подходит больше. Мы поставим их туда и будем наслаждаться ими в теплую погоду.
Она повернулась и направилась к двери. В этот момент одна ее нога зацепилась за выставленное вперед колено Матильды…
– Боже! – воскликнула Таппенс. – Что же я натворила?
А натворила она следующее: ее нога зацепилась за темно-синий табурет, тот свалился на пол и раскололся на две части.
– Ой-ой-ой! Думаю, что Оксфорд потерян для нас навсегда. Придется ограничиться Кембриджем. Оксфорд уже не склеишь – разломы слишком сложные.
Таппенс вздохнула и подумала, что сейчас может делать Томми.
II
А Томми предавался воспоминаниям в кругу старых друзей.
– Мы живем сейчас в странном мире, – произнес полковник Аткинсон. – Я слышал, что ты со своей Пруденс[38] – хотя у нее есть какое-то прозвище… ах да, Таппенс – переехали в сельскую местность. Где-то в районе Холлоуквэй. Интересно, почему вас туда занесло. Какие-то особые причины?
– Дом оказался сравнительно дешев, – ответил Томми.
