В лесной глуши возле небольшого холодного родничка стоит каменный крест с затейливой резьбой. Возле креста стенка из грубо обитого камня. В стенке железная труба, а под ней неглубокий, выложенный камнем бассейн. Чистая родниковая вода по трубе стекает в бассейн, а из него через круглое отверстие — вниз по склону. Не знаю, кто сделал это нехитрое сооружение, но мы не раз поминали его с благодарностью. Жаркими летними вечерами приходили сюда помыться, напиться вкусной холодной воды, посидеть и поболтать в тени. Однажды мы обнаружили в бассейне маленького лисенка. Он, видно, решил напиться, упал в бассейн и после долгих попыток выбраться совсем уже обессилел и закоченел от холода. Саня Барабанов осторожно вытащил лисенка и растер его своей майкой, приговаривая при этом:
— Эх, Рыжик, Рыжик! Разве так можно!
Рыжик был уже совсем сухой, но лежал на Саниной майке совершенно неподвижно. Он был очень красив: маленький, с большими ушками и пушистым хвостом, рыженький, с благородной проседью на спинке и черными лапками. Внезапно, без всякого предупреждения, лисенок подпрыгнул и укусил Саню за палец.
— Нет, Рыжик, ты неправ! — укоризненно сказал Саня, стряхивая выступившую на пальце кровь.
Однако Рыжик, видимо, оставался при своем мнении, так как тут же извернулся и тяпнул Саню за ногу. После этого без всякой передышки Рыжик куснул меня за руку. Укус его тоненьких острых зубов был как удар электрическим током. Мы стали всячески стыдить его. Это подействовало, и Рыжик, видимо почувствовав угрызения совести, решил от стыда бежать куда глаза глядят. Сане пришлось надеть ему ошейник из собственного брючного ремня. Рыжик брыкался и прыгал на ремешке, как акробат. Под конец устал и даже позволил Сане завернуть себя в майку. Наружу торчала только мордочка с ушками. Саня принес его в лагерь, держа в одной руке, а другой поддерживая сползавшие штаны. По дороге Рыжик вел себя очень спокойно и никого не пытался укусить, даже если его гладили. В лагере при появлении лисенка начался переполох. Собаки залаяли, все кошки, кроме Клеопатры, тут же взлетели на деревья. Пистолет целился с ветки в Рыжика своей изуродованной лапой.
Саня соорудил из ящика для макарон вполне приличную конуру для Рыжика, надел ему мягкий брезентовый ошейник; взамен своего брючного ремня раздобыл где-то длинную цепочку. Один ее конец прикрепил к ошейнику, а другой — к колышку возле конуры. Рыжик тут же спрятался в конуру и на протяжении всего вечера из нее не показывался. Постепенно успокоились и вернулись к своим обычным занятиям все собаки и кошки и вообще все пернатые и четвероногие обитатели лагеря, все, но не Клеопатра. Она не закричала дурным голосом и не забралась на дерево при виде Рыжика, как другие кошки. С того самого момента, как Рыжик на руках у Сани торжественно въехал в лагерь, и до того, как спрятался в своей конуре, Клеопатра молча, на расстоянии всего нескольких шагов лежала и смотрела на лисенка. Вначале лисенок, еще на руках у Сани, тоже пристально посмотрел на Клеопатру. Глаза у обоих были одного и того же зеленого цвета, только у Рыжика узкие и длинные, а у Клеопатры круглые и огромные — гораздо больше, чем у Рыжика, хотя сама она была раза в три меньше лисенка. Сын нашего фотографа восьмилетний Коля и мой Миша поставили перед конурой Рыжика миску с молоком, а на фанерке положили кусочки сырого мяса. Клеопатра медленно, но очень непринужденно подошла к конуре, в глубину которой забился лисенок, и, грациозно полакав немного молока и отведав мяса, так же не спеша удалилась.
Работавший в экспедиции зоолог и остеолог профессор Чалкин сказал, чтобы мы не трогали лисенка, что он должен здесь адаптироваться, привыкнуть, и тогда можно будет постепенно начать его приручать. А еще, что на людях он все равно не будет есть, по крайней мере первое время. Поневоле пришлось оставить лисенка в покое, но через несколько часов, ночью, он сам задал нам жару. После того, как совсем стемнело и лагерь затих, Рыжик, видимо, выбрался из своей конуры и, после безуспешных попыток освободиться от цепи, стал жалобно тявкать. На это тявканье прибежали из леса еще лисицы, не знаю уж сколько, но мне показалось, что их было множество. Они уселись вокруг Рыжика и стали, выражая ему сочувствие, тоже тявкать, да еще как громко! Во всяком случае, когда я выскочил из своей палатки, то увидел в лунном свете, как бесшумно скользнули в темноту несколько изящных силуэтов. В погоню за ними припустились наши щенки — толстый, неповоротливый Шарик и более ловкий, хотя и кривоногий Пиля. Только никого они не догнали.
