Сама она бывала на кладбище редко, ибо никак не могла связать тот холодный ровный и гладкий лоб, при прощальном поцелуе которого свело ее губы, с человеком, посвятившим ей десять из ее шестнадцати лет. Лишь изредка, когда оранжевые майские закаты начинали затягиваться мутноватой дымкой вечера, она приходила к могиле и, положив руку на теплый гранит, шепотом рассказывала деду о своих мыслях и переживаниях. Теперь ему можно было рассказывать и о Милоше — и Джанет пользовалась этим.
Первым приехал Стив, но у него в распоряжении был только один день, чтобы собрать вещи и увезти Жаклин с Фергусом в какой-то санаторий в Линьяно, и потому они с Джанет лишь на минуту заехали к Чарльзу и постояли, обнявшись, у могилы. На обратном пути Стив, сильно проведя рукой по лицу, словно стараясь избавиться от зрелища свежей могилы, тихо сказал дочери:
— И все-таки я счастлив, что у тебя был такой дед. И счастлив, что ты на него похожа.
Джанет медленно подняла на него синие, блестящие от непролитых слез глаза:
— Я тоже. Но, папа, а твой отец? Разве на него я не похожа ничуть?
— Мои родители погибли еще задолго до твоего рождения. И… я, честно говоря, не знаю, похожа ты на них или нет. Наверное, нет — ты все-таки англичанка до мозга костей.
Машина уже петляла среди узких центральных улиц.
— Папа, — голос Джанет дрогнул, но все же был полон решимости. — Папа, только не говори сразу «нет», ладно?
— Хорошо, радость моя.
— Папа, — несмотря на двух сыновей и ожидаемого третьего, Стив все же каждый раз сладко вздрагивал, когда слышал это обращение, произнесенное нежными, твердыми губами его неродного, но самого выстраданного ребенка. — Оставь нам Ферга, пожалуйста!
— Но…
— Я справлюсь, справлюсь, ты же знаешь, учеба занимает у меня не так много времени, и… я так люблю его! И бабушка… Ей будет о ком заботиться. — Тонкие пальцы с такой силой вцепились в рукав Стива, что машина вильнула. — У тебя же будет еще, а мы… а у нас… — И Джанет впервые со смерти Чарльза заплакала в голос, изливая в этих слезах весь хаос, творящийся в ее юной душе, где переплелись и потеря любимого дедушки, и страшная, как ей казалась, позорная тайна чувства к единокровному брату.
Стив остановил старый прокатный «форд» и крепко обнял дочь.
— Я бы оставил его, ты же знаешь, но Жаклин… Для нее это будет слишком сильным потрясением, ведь за все два с половиной года она не расставалась с ним ни на день. Потерпи, моя хорошая, вот родится маленький, и я обязательно уговорю ее привезти вам Ферга. Хотя бы на несколько месяцев. А сейчас — нет. Нет.
— Я поняла, папа. Спасибо, — но голос Джанет прозвучал так горько и обреченно, что Стиву оставалось только нажать на газ и доехать до дома, ни разу больше не оглянувшись на дочь.
А через два часа он уехал, и в старом доме на Касл-Грин стало пусто и тихо. Джанет, забившаяся в угол на кухне, с безысходной тоской слушала, как скрипят сами по себе рассохшиеся дубовые половицы.
* * *
Еще через пару дней, как раз ко дню рождения Джанет, приехала Пат, которую печальное известие ждало в Асуньсьоне почти месяц.
Джанет как раз собиралась потихоньку выскользнуть из дома и для начала в одиночку отпраздновать свое шестнадцатилетие, зайдя в только что открытое кафе на Рыночной площади и выпив там бокал брюта, и не какого-нибудь зекта, а настоящей, самой дорогой «Вдовы Клико». Для такого случая она даже отказалась от своего нелепого костюма и нарядилась в строгую английскую пару, в которой выглядела ни дать ни взять очаровательной героиней романа Голсуорси.
Пат вошла в дом беззвучно, с серым от усталости и горя лицом. Она скользнула глазами по дочери, машинально отметив необычность ее костюма, и почти равнодушно поцеловала ее в лоб.
— Где мама?
Джанет даже онемела на мгновенье — на ее памяти Пат никогда не называла так ее бабушку, и острая жалость к матери сжала ее сердечко.
— Она у себя, мамочка. Но она еще спит.
Пат, ни слова не говоря, села на ступеньки и прикрыла покрасневшие от суточного перелета веки. Джанет робко присела рядом. — Я принесу тебе поесть?
— Нет. Ты иди, куда собиралась, я посижу здесь одна. Так будет лучше. Иди, иди.
