Находчивый Калачик не растерялся и тут. Он сказал, что напишет по-немецки несколько слов на листке бумаги, вложит листок в патронную гильзу и сбросит ее на аэродром в Николаеве. Это предложение было принято единогласно. Но чуть позже выяснилось, что гильзы от патрона крупного калибра в хозяйстве эскадрильи не нашлось. Зато кто-то из ребят обнаружил недействующий огнетушитель. Мы выпотрошили его, вложили текст вызова и приспособили огнетушитель к бомбодержателю.
Обработав, как обычно, дороги и железнодорожные узлы, мы взяли направление на Николаев. Набрав высоту, пролетели через разрывы зенитных снарядов и сбросили огнетушитель точно на вражеский аэродром. "Завтра в 12.00 ждем вашу четверку севернее Николаева. Нас будет тоже четверо",- говорилось в записке.
На следующий день ровно в 12.00 наша четверка была в районе Николаева.
Погода стояла неплохая, высокая облачность открывала большой обзор. Мы сделали два круга над Николаевой и, убедившись, что фашистских самолетов в небе нет, пошли вдоль дороги в направлении Херсона. И вдруг у самой ливни фронта из-за облаков на нас вывалилось двенадцать "мессершмиттов". Это была засада. Значит, гитлеровцы узнали о нашем вызове. Мы выдержали предложенные условия, а они вылетели группой, втрое большей, чем наша, и подло напали на нас в совершенно другом районе.
Во время штурмовки дорог мы уже наполовину израсходовали боекомплект; горючее тоже кончалось. Выход был один: дерзкой атакой на встречных курсах пробиться сквозь заслон и попытаться уйти.
Так и сделали. Гитлеровцы снова остались в дураках, а мы без потерь вернулись на свою базу.
Связь эскадрильи с полком поддерживалась с помощью По-2. Появление этого самолета, преодолевавшего сильный морской ветер, всегда несказанно радовало нас. Он привозил письма, газеты, приказы по штабу. Мы отправляли с ним свою почту и донесения о боевой работе.
Иногда на истребителе к нам прилетали Морозов, Верховец, комэски. Однажды командир полка привез подарки от старых шефов - ростовских рабочих. В присутствии летчиков и техников Морозов развязал большой пакет и каждому вручил по свертку. Наше жилище наполнилось веселым говором, домашним ласковым теплом. К платочкам, шарфикам, папиросам, кисетам были приложены записки с добрыми пожеланиями. В них девушки называли свои имена, сообщали адреса.
На следующий день, возвращаясь в полк, Морозов принимал от летчиков письма. Их оказалось много.
- Вы что, по примеру Карасева решили найти себе в Ростове невест? шутливо спросил он.
- Дали бы только отпуск, товарищ командир, - откликнулся кто-то, - а поехать нам найдется куда!
- Вот освободим Крым, тогда пожалуйста. Карасева назначу начальником команды женихов - и в добрый путь!
Выслушав мой отчет о боевой работе, Морозов приказал в воздушные бои не ввязываться и город Николаев обходить стороной. (Об истории с огнетушителем мы, конечно, умолчали). И еще командир полка напомнил, чтобы ограничили радиус действия освоенным районом.
Познакомившись с нашим житьем-бытьем, попробовав зайчатины, он собрался уже улетать. Но тут пошел дождь, грунт совершенно раскис.
- Как же взлететь? - встревожился Морозов.
- Мы приспособились, - успокоил я.
- Каким образом?
- Чтоб переднее колесо не погружалось в мягкий грунт, мы на хвост машины сажаем человека. Как только самолет выйдет на старт, человек соскакивает.
- Зови моториста!
Морозов сел в кабину, запустил мотор. На хвост уселся моторист. Командир полка всегда был довольно резок в действиях. Опробовав мотор, он быстро подрулил к старту. Но здесь не притормозил, а начал энергичный разбег, очевидно, позабыв о сидящем на хвосте человеке. Хорошо, что моторист не растерялся и на солидной скорости спрыгнул с самолета...
Вскоре к нам прилетел Амет-Хан со своим боевым другом и ведомым москвичом Иваном Борисовым. Мы еще в воздухе опознали обоих по свойственному только им боевому почерку и очень обрадовались. Дело в том, что нас должна была сменить другая эскадрилья и Амет-Хан, очевидно, решил ознакомиться с аэродромом.
Но прибывшая пара не торопилась приземляться.
