Эскадрилья Алелюхина очутилась далеко от нас. Связи с ней не было. Лишь изредка прилетал По-2. Нелегко пришлось Алелюхину и его летчикам на новой базе. Но они успешно освоились с незнакомой своеобразной местностью и ничем не выдали врагу своего присутствия.
Когда через полмесяца я со своей эскадрильей прилетел на смену Алелюхину, новое место было обжито, и мы почувствовали себя на Килигейских хуторах, как дома.
С аэродрома хорошо было видно мрачное зимнее море. Посреди ровной, как стол, местности, торчало шесть истерзанных непогодой строений. В них жило несколько семей - женщины и дети. В одном сооружении помещалась комендатура батальона обслуживания, еще одно отвели нам, восьми летчикам и восьми техникам. Старые, осевшие капониры и некоторые маскировочные средства, привезенные командой, скрывали наши "аэрокобры" от вражеской воздушной разведки.
Разместив самолеты, мы решили осмотреть новую базу и в первую очередь направились перекусить в столовую.
По улочке нас ватагой сопровождали мальчишки. У закрытых дверей столовой сидели кошки, видно, давно прижившиеся здесь. Завидев нас, они шмыгнули за дом.
Не сговариваясь, зашагали к морю, стали обсуждать предстоящие вылеты. Все наши помыслы сходились на одном: скорее начать боевую работу.
Уже на следующий день я повел четверку в район Одессы, чтобы затем ознакомить эскадрилью с будущим районом боевых действий. Только оторвались от земли - под крыльями распласталось море. Чуть дальше белел песчаными косами остров Довгий. Пролетев над ним, мы взяли курс на Очаков, а затем обогнули его слева (там стояли зенитные батареи), чтобы выйти на Рыбаковку.
Ни одного выстрела, ни одной приметы, обнаруживавшей присутствие врага. Все это успокоило нас. До Одессы оставалось километров пятьдесят - не больше. Обращаясь к товарищам, я подбадривал их. В те дни нелегко было советскому истребителю пробиться к большому городу: над ним бушевал огонь зениток.
Приближение самолетов с востока, вероятно, зафиксировали радиолокаторы. Мы догадались об этом потому, что на довольно большом расстоянии от порта путь нам преградила сплошная завеса огня. И все же мы прорвались в Одессу. Летчики, которые в 1941 году до последнего дня героической обороны защищали этот город, должны были увидеть все своими глазами.
Маневрируя по высоте, я успел развернуться над морем, товарищи последовали за мной. Темные кварталы Одессы остались справа, мы обогнули ее по большому кругу и снова Сказались над морем. Вдоль берега бежала дорога, о которой мы уже знали из донесений Алелюхина. Для нашей четверки и всей эскадрильи она представляла большой интерес.
Некоторое время мы шли стороной, на малой высоте, не обнаруживая себя. Потом, внезапно выходя на дорогу под углом, расстреливали вражеские колонны. Автомашины вспыхивали и догорали в кюветах. Многие оккупанты в тот день не добрались до переднего края. А мы, снизившись над широким лиманом, ушли к морю.
Вскоре показались очертания острова Довгого, уже запомнившиеся нам, и, увидев его, мы обрадовались: от острова до Килигейских хуторов - рукой подать...
Техники Моисеев, Зюзин, Шапран набросились на нас с расспросами об Одессе, которую они со своим полком оставили два года назад после героической обороны. А мне было не до разговоров. Я мечтал повести по этому маршруту вторую группу, пройти вдоль дорог от Николаева до Снигиревки, от Херсона до Николаева, пронестись над железнодорожными путями.
На карте, лежавшей в планшете у каждого из нас, вскоре словно бы ожили конкретные ориентиры. Теперь мы точно знали, что и где можем встретить на дорогах, какие самолеты противника стоят на аэродромах, сколько зенитных пушек защищают тот или иной объект. Линия соприкосновения советских и вражеских войск проходила по дельте Днепра, разлившегося здесь на рукава и плавни. Над ней тоже можно было летать без помех. Главная забота в этой ситуации заключалась не в том, как найти объект для штурмовки, а в том, как незамеченными подкрасться к объекту, как уничтожить его и вернуться на свой аэродром.
Но Одесса оставалась для нас еще недоступной.
