Особенно трудно было Михаилу еще и потому, что вокруг него все были поглощены боевой работой. Наш командир знал это и все же не уставал повторять: "Истребитель должен тренироваться ежедневно, как скрипач. В нашем деле есть свои тонкости, познать которые можно лишь при условии постоянной тренировки".
Миша Баранов был летчиком-виртуозом, и, когда после ранения ему запретили полеты, это угнетало его больше, чем болезнь.
Как удалось ему добиться отмены запрета, осталось тайной. Но однажды он, счастливый, прибежал в общежитие и, разматывая мягкий шерстяной шарф, чуть ли не пропел:
- Лечу! Лечу, друзья!
Только много позднее мы узнали: врачи разрешили Баранову немного полетать, чтобы морально поддержать его и ускорить выздоровление. Стоило ли делать это, я не убежден и сейчас. Но, может, я не прав?.. Итак, Михаил поднялся в воздух. Его сопровождали десятки внимательных глаз. Но он очень скоро зашел на посадку, точно приземлив машину: отказал один из приборов кабины. На этом, казалось бы, можно было и остановиться. Однако переубедить Баранова было невозможно, он пожелал подняться в воздух еще раз и получил другой самолет, недавно выпущенный из ремонта, но уже полностью подготовленный к боевым полетам. Михаила выпустили в зону, определив, какие фигуры высшего пилотажа ему можно выполнять.
Взлетел он вполне нормально, и в воздухе держал себя так, как вел бы себя каждый после длительного перерыва. "Як" послушно покорялся пилоту - он выполнил виражи, боевые развороты, бочки. Потом машина почему-то вдруг накренилась, перевернулась вверх колесами и пошла так, словно летчик готовился выполнить еще одну сложную фигуру.
В этом положении "як" начал снижаться. Но в решающее мгновение случилось что-то непредвиденное: то ли пилот потерял чувство расстояния, то ли опоздал сделать какое-то необходимое движение. Только "як" со страшной силой ударился о мерзлую землю и тут же взорвался...
Ко многому привыкли мы за годы войны. Привыкли мужественно воспринимать известия о потерях. Но гибель Михаила Баранова потрясла нас... Спустя три дня полк перебазировался дальше на запад, куда шли войска Южного (бывшего Сталинградского) фронта и вместе с ними - части 8-й воздушной армии.
На подступах к Ростову мы впервые услышали название речушки Миус, мало кому известной до тех пор. До Миуса уже долетали наши воздушные разведчики. На его западном берегу противник возводил солидные укрепления. Там, на Миусе, кончались следы его отступавших колонн.
Полк передвигался от аэродрома к аэродрому в направлении Ростова, который вот-вот должны были освободить советские войска.
Приземлились мы близ степной станицы Большой Орловки, где-то между Доном и Манычем. Зима была в полном разгаре - валил снег, мели вьюги. Полк летал мало - мешала непогода, да и самолетов к тому времени у нас оставалось совсем немного.
На очередные задания я вылетал с Остапченко в группе на сопровождение бомбардировщиков и штурмовиков. Николай остался без своего "яка", и ему обычно давали самолет комэска Ковачевича. Это были вылеты с непродолжительными воздушными боями, так как и наши, и фашистские авиабазы располагались далеко от линии фронта.
Из каждого воздушного поединка мой ведомый выносил все новые впечатления. Когда я спрашивал: "Ну, как, Николай?" - он обычно отвечал двумя-тремя меткими фразами.
- Грязные, замурзанные "мессеры" похожи на замызганных собак, - сказал Остапченко в тот зимний день. - Белые, а от радиатора до хвоста у каждого тянется масляная полоса.
- Когда это ты успел рассмотреть такие детали?
- Да сегодня... Метрах в пятнадцати - двадцати от меня пронеслись двое.
- И ты не стрелял?
- Не имел права. Для этого надо было отвернуть в сторону и оставить тебя без прикрытия.
- Вижу по всему: пора выводить тебя на удар.
Вывести молодого летчика на удар, обеспечив ему успешную первую атаку, дело серьезное. В нашем полку, например, служило не так уж много начинающих истребителей. Их вводили в строй постепенно и умело. Особенно хорошо делал это Алексей Алелюхин. Однажды он полетел с группой, в которой было два молодых соколенка. Бой для наших завязался выгодно - фашистские бомбардировщики разбрелись, и их атаковали раздельно. Молодые летчики подбили "юнкерса", но он все продолжал лететь. Увидев это, Алелюхин передал по радио своим ученикам:
