– Нет, погода была отличная, и никаких огней перед этим мы не видели…
– Да-да… – Следователь сочувственно покивал головой.
– А если «Кальмар» налетел на плавающую мину? – спросил я Прохазова.
Надо было сказать об угрозе мистера Коллинза раньше, но шантаж ловушкой, обещанной им, сдержал первый порыв рассказать следователю все. И это сразу изменило положение.
А потом, когда следователь, сам того не зная, показал мне, как загнал меня в сети Коллинз, разговор о встрече с ним, Коллинзом, и о его угрозах был бы расценен следователем, да и всяким, наверно, на его месте, как попытка оправдаться любым способом.
– Вы говорите, что шли у берега? – сказал Прохазов. – И населенные острова там поблизости есть?
– Есть, – ответил я.
– Взрыв мог быть услышан на островах? При хорошей погоде такой взрыв далеко, наверное, слышен?
– Конечно.
– Тогда читайте вот эту бумагу. Тут по-английски. Прочтете или дать перевод?
– Не нужно.
Я взял большой гербовый лист и прочитал официальный ответ администрации Фарлендских островов на запрос советского посольства. В письме сообщалось, что при опросе населения островов, находящихся в непосредственной близости от предполагаемого места гибели траулера «Кальмар», опрашиваемые все заявили, что никакого взрыва в ночь с двадцатого на двадцать первое июля сего года они не слышали…
«Мистер Коллинз, – подумал я, – ваш козырь мне нечем крыть…»
– Значит, и этот вариант отпадает, – сказал следователь.
– У меня нет доказательств своей невиновности.
«Хватит, – подумал я, – хватит с меня двадцати смертей и безумного моториста… Что бы ни произошло, кто бы ни был виноват, я был капитаном «Кальмара» и отвечал за их жизнь…»
– Нет, – сказал я, – у меня нет доказательств своей невиновности…
– А вы и не обязаны защищать себя, капитан Волков. Согласно презумпции невиновности…
– Как вы сказали? – переспросил я.
– Презумпция невиновности, – ответил следователь. – Буквально: предположение невиновности. Согласно этому никто не может считаться виновным, пока органы, на которые государством возложена функция поддержания обвинения, не докажут обратное. Коротко этот юридический принцип формулируется так: бремя обвинения лежит на обвинителе. Значит, все хлопоты, Волков, ложатся на нас. Впрочем, право защиты у вас всемерное, именно право защищать себя, но не обязанность… Понимаете?
– Понимаю, – сказал я. – Презумпция невиновности… Значит, это она заставляет вас искать в этой истории обвиняющие меня моменты. Да… Мне трудно защищать себя, я ничего не могу объяснить, но и вам, по-видимому, будет нелегко…
Наша Светка родилась, когда выпал мне сдвоенный рейс в Северном море. Так получилось: капитан сменной команды, направлявшейся к нам на плавбазе «Тунгус», неожиданно заболел. На попутном судне его отправили обратно, а я остался в море еще на сотню с лишним суток…
Впервые мне довелось увидеть дочку, когда исполнилось ей полгода. Это был улыбчивый розовый человечек, сидящий в кроватке с погремушкой в руке. Светка смешно болтала свободной ручонкой, улыбалась и лепетала на непонятном птичьем языке.
– Узнала, видишь, – сказала довольная Галка. – Кровь свою почуяла, верно…
Я подошел к дочери. Странные чувства переполняли меня, горло перехватило, я протянул руки к Светке и прокашлялся.
– Не кашляй на нее, – сказала Галка. – Доченька, это папа…
Дочка, потянулась ко мне, и я взял ее на руки, теплый кусочек плоти от плоти моей…
В тот рад я провел дома месяца полтора. Каждый день мы гуляли со Светкой в сквере, дома я рассказывал ей морские байки и пел курсантские песни.
Галка пошла на работу, она переменилась, стала добрее, но и строже одновременно. Все свободное время возилась со Светкой, я предлагал жене оставить работу, но она слушать об этом не хотела, добилась дочке места в яслях и после моего ухода в море должна была носить Светку туда.
А пока роль няньки отвели мне, и, кажется, роль эта для капитана Волкова вполне подходила.
Я даже недоумевал, глядя со стороны на собственное рвение.
Гуляя с дочкой, я часто размышлял о величайшем таинстве природы, именуемом «материнством». Нет на свете понятия более благородного, чем понятие Мать. Мне всегда казалось, что женщина, ожидающая ребенка, причисляется природой к избранным, святым, что ли… Когда Галка носила нашу дочь, я наблюдал за женой, смотрел в ее потемневшие, затуманенные глаза, будто видевшие нечто такое, что никогда не доступно мужчинам. Иногда ее губы трогала загадочная улыбка, словно она вспоминала одной ей известную истину, значительную и необыденную.
