Но Фейнне улыбнулась.
— Иное оружие таково, что его можно не прятать. Его нет — и в то же время оно всегда рядом.
Однако чародей все же уловил быстрый взгляд, который женщина бросила на его пояс и голенища сапог. Что ж, она действительно не увидела там никакого оружия. И все-таки она была очень умна, если понимала, что это ничего не значит.
— Вы правы, госпожа, — сказал Синяка. — Но я не хочу никакой войны.
— Кто ты? — повторила Фейнне.
— Я странник, — сказал чародей, опуская глаза.
— Неполная правда все же лучше, чем прямая ложь, — возразила Фейнне. — Боюсь, что это о тебе я слышала от своего брата, а ему рассказывал зимними вечерами сам Хозяин Подземного Огня. По Элизабетинским болотам давно бродят смутные и страшные слухи. Есть в наших мирах некто, не наделенный именем, смуглый, с глазами нестерпимой синевы. Он — Никто и Все, ибо он Всемогущество. Скажи, не знаком тебе Безымянный Маг?
Бродяга провел рукой по пыльному лицу.
— Это я, — сказал он.
Женщина побледнела, несмотря на всю свою гордость, и невольно отступила на шаг.
— Не надо меня бояться, — торопливо проговорил Синяка.
Фейнне пришла в себя гораздо быстрее, чем этого можно было ожидать.
— Я боюсь тебя, чужой человек, у которого нет имени. Я хочу, чтобы ты ушел. Но если тебе угодно быть нашим гостем, мы примем тебя. Иди за мной. — И она бестрепетно взяла его за руку и повела за собой.
Синяка ожидал, что она приведет его к дому вождя, но она остановилась возле кузницы. В закопченных стенах были прорезаны узкие оконца. Из-за раскрытой двери доносились удары молота и звон железа.
— Эоган, — сказала Фейнне совсем негромко, но удары стихли.
Низкий голос произнес:
— Там кто-то звал меня, парень. Сходи-ка погляди.
Что-то громыхнуло, и из кузницы в жаркую пыль на яркий свет выбрался помощник кузнеца, закопченный, тощий. Он прищурился, глядя не на лица, а на одежду посетителей, — и первым делом увидел льняное платье, расшитое красно-черными летящими цаплями. Обернувшись к раскрытой двери, он крикнул:
— Это госпожа Фейнне!
— А, — сказал Эоган и тоже вышел на дорогу. Он улыбнулся сестре и тут же отпрянул, увидев за ее плечом долговязую оборванную фигуру.
— Кто это с тобой?
Помощник кузнеца, который сперва не заметил, что жена вождя пришла не одна, ошеломленно уставился на пришельца. Едва не испустив вопль, он раскрыл рот и тут же зажал его обеими руками. Поверх маленьких грязных ладоней засияли озорные глаза.
Кузнец обернулся к мальчику.
— Аэйт, иди в дом.
Аэйт заморгал, но Синяка ничего не сказал, и пришлось подчиниться.
— Брат, — заговорила Фейнне, — вот странник. Он говорит, что пришел к нам с добром. Посмотри на него. Мне нужен твой совет.
— Что я должен тебе посоветовать, жена вождя? — спросил Эоган. Синяка невольно поежился под тяжелым взглядом кузнеца.
— Вот странник, — повторила Фейнне, — и я хочу, чтобы он ушел от нас. Должна ли я ради этого исполнить все, что он скажет?
Эоган хотел обнять сестру за плечи, но вовремя вспомнил о том, что руки у него в копоти, и улыбнулся ей немного виновато.
— Иди, Фейнне. Я договорюсь с ним сам.
И женщина ушла.
— Зайди в дом, чужой человек, — сказал Эоган Синяке.
Пригнувшись перед низкой притолокой, Синяка вошел. Сидевший на скамье Аэйт тут же вскочил на ноги. Он был очень растерян и не знал, куда себя девать.
— Не мельтеши, — сказал ему Эоган. — Согрей воду, завари чай.
Синяка сел на скамью и облокотился о стол. Кузнец навис над ним — широкоплечий, кряжистый.
— Значит, вот ты какой, — тяжело уронил Эоган. — У нас слыхали о тебе, но я не думал, что ты к нам заявишься.
— Почему? — Синяка в упор посмотрел на кузнеца. Даже в темноте его синие глаза ослепляли. Но смутить Эогана было трудно.
— Да потому, что мало чести в том, чтобы растоптать и уничтожить такой маленький народ, как наш, — прямо сказал Эоган.
— Всемогуществу не пристало мелочиться.
— Скажи, Эоган, — медленно проговорил Синяка, — почему ты считаешь, что всемогущество так губительно?
— Это закон, — ответил Эоган. — Так говорил Хозяин, когда я хотел выковать меч для одних побед и просил его помочь. Владеть всемогуществом — значит, пользоваться им, а это смерть и рабство для остальных. В конце концов, оно губит того, кто им наделен. И это только справедливо.
