– Ну, какие, на твой взгляд, самые симпатичные, – пояснила Уиллади. – Мне, пожалуй, больше нравятся, где рисунок помельче.
Сван зажмурила один глаз и уставилась другим на ткани – ярких и приглушенных тонов, с крупным и мелким рисунком. Их объединяло одно: все это были мешки из-под комбикорма.
– Вы с бабушкой Каллой собрались шить лоскутное одеяло? – спросила Сван, хотя ребенок, чьи родители выросли на ферме в годы Великой депрессии, хорошо знает, на что могут сгодиться мешки из-под комбикорма.
– У бабушки лоскутных одеял больше, чем людей в доме, – сказала Уиллади. – Мы нашьем миленьких платьиц.
Слово «миленькие» от мамы Сван слышала впервые. Она открыла глаз, который был закрыт, а второй зажмурила. И долго простояла не дыша.
– Я думала, платья из мешков теперь мало кто шьет, – сказала она наконец.
– Теперь мало кто в этом нуждается. – Уиллади старалась говорить бодрым голосом – как продавщица, которая расхваливает покупателю залежалый товар. – Но тебе нужны платья, а мальчикам рубашки. Выбирай первая.
Сван хотела сказать, что выбирает еще одну поездку в город за сатином и, может быть, за кружевом, но что-то в маминой решительной улыбке ее остановило. С тяжелым вздохом Сван вновь принялась разглядывать ткани. И, хорошенько подумав, объявила:
– Мальчишек не заставишь носить розовое или сиреневое, так что это мне. А им – голубые и зеленые.
У Уиллади вырвался вздох облегчения. Она сделала ставку на Сван и не прогадала.
– Значит, мы теперь бедняки? – спросила Сван.
Нет, не совсем. Настоящим беднякам нечего есть и не на что лечиться, если заболеют. Бедность и скромная жизнь – не одно и то же.
– Ведь неизвестно, сколько продлится наша скромная жизнь? Хорошо, если не до Рождества.
– Если скромная жизнь затянется до Рождества, – заверила Уиллади, – обязательно что-нибудь придумаем.
Сентябрь наступил точно по календарю и длился ровно месяц. Первый школьный день для Сван всегда большое событие, а в этом году непонятно, радоваться или нет. Главная радость – Блэйд: едет рядом в школьном автобусе, смотрит на нее снизу вверх, и от восторга ему не сидится на месте. Дядя Той заказал ему по почте черную повязку на глаз, теперь Блэйд и вправду похож на пирата – маленький пират-сорвиголова. В новой семье ему не страшно быть собой – веселым, беззаботным. Куда только подевался запуганный, робкий мальчишка.
Уиллади нашила Блэйду рубашек из той же материи, что и остальным, и в первый школьный день он настоял на том, чтобы надеть рубашку под цвет платья Сван – тоже розовую, в мелкий желтый цветочек. Бэнвилл застонал, а Нобл сказал: тебя же задразнят. Блэйд не испугался – пускай дразнят.
Главным минусом для Сван был сам автобус. В школу она всю жизнь ходила пешком и не представляла, как это – трястись в набитом автобусе, бок о бок с костлявыми деревенскими детьми, которые выглядят так, будто перед завтраком бились с быками. Блэйд уже в третьем классе, опытный ездок. Он сказал: пустяки, главное – вовремя подвинуться, если какой-нибудь верзила напирает.
Школа находилась в Эмерсоне, в одном-единственном корпусе ютились все классы, с первого по выпускной. Сван было не впервой идти в новую школу, где она никого не знает, и это ее не беспокоило. Беспокоило другое: она больше не знала, кто она. Не знала даже, что писать в анкете в графе «профессия отца», и оставила пропуск. Отец потерял место в обществе, а вместе с ним и она. Быть дочерью священника – тоже, конечно, не сахар, но все-таки что-то да значит. Теперь она никто. Зато обошлось без насмешек над ее платьем из мешковины – ни один наряд не сравнится с шедевром Уиллади.
Бэнвиллу было легче, чем Сван. В школу он пришел ради книг. На него не обращают внимания? Тем лучше, больше времени на чтение. А если начнут дразнить? Ну так он станет задавать вопросы, на которые его обидчики не смогут ответить, на темы, о которых они слыхом не слыхивали, – и его оставят в покое или, загоревшись любопытством, сами примутся расспрашивать, а уж он-то на любой вопрос ответить сумеет, да еще с рассуждениями. Подробнейшими.
Тяжелее всех пришлось Ноблу. Школьная шпана сочла его легкой добычей – наверное, из-за очков с толстыми стеклами. Или оттого, что в первый день, когда Нобл встал, чтобы представиться классу, у него сорвался голос. Как ни крути, тягаться с деревенскими мальчишками ему было не под силу – сколько ни превращайся в дерево, не поможет. На большой перемене двое местных хулиганов сбили его с ног и протащили вокруг школьного двора за пятки. Домой он вернулся с подбитым глазом и содранными локтями.
