Сэмюэль протянул Ноблу поводья и сел в кресло-качалку.
– Мы еще не знаем, как жизнь повернется, – сказал он детям. – Не хотелось бы давать обещаний, которых мы можем не сдержать.
Блэйд, все это время не сводивший единственного глаза с Сэмюэля, вновь стал рисовать, машинально, будто лишь движения карандаша в его власти, а все остальное – нет. Из слов Сван он не понимал и половины, зато прекрасно понял ее отца. Сэмюэль от души пожалел, что не может сказать мальчику то, что тот хочет услышать. Нет, не может.
– Думаю, сейчас надо просто радоваться, что мы вместе, и полагаться на Бога. Он все устраивает так хорошо, как нам и не снилось.
Блэйд обратился к Сван за переводом. Как всегда.
– Кто это. Бог? – спросил он, вновь перейдя на шепот.
– Это трудно объяснить, – сказала Сван. – Но ты не волнуйся. Поживешь с моим папой – скоро узнаешь о Боге все, что нужно знать.
Той проснулся днем, часа в четыре, но не потому что выспался. Просто Сван шуршала, когда доставала из-под кровати его башмаки. Той открыл глаза и увидел, как Сван на цыпочках выходит из комнаты. Так и тянуло спросить, что она задумала, но проще узнать правду, если подождать, что из этого выйдет.
А задумала Сван почистить дяде Тою башмаки. Она и свои-то никогда не чистила, а мужские ботинки и подавно. В семье Лейк главный мастер – папа, его-то и призвала на помощь Сван. Сэмюэль достал щетки и ваксу, посвятил Сван в тайны ремесла и передал дело ей в руки. Подарок – уже не подарок, если за тебя все делает другой.
– Эти башмаки, – сказала Сван Блэйду, который ей помогал – подавал то одно, то другое, – должны сиять как новенькие. Дай-ка мне вон ту щетку.
Блэйд протянул щетку. Сван принялась старательно тереть, сдула пыль.
– Дядя Той не пожалеет, что удержал тебя, – сказала Сван. – Теперь надо придумать побольше способов убедить его – пусть знает, что это лучший его поступок.
Блэйд слушал и кивал.
– Скажем, цветы, – размышляла вслух Сван. – Надо собрать ему букет. Если даришь кому-то цветы, для него весь день как праздник.
Блэйд снова задумчиво кивнул.
Сван продолжала:
– А еще нужно стараться ему угодить. Ну, сам понимаешь. Приносить что-нибудь, чтобы ему не приходилось вставать, и все такое. Дай мне вон ту тряпочку.
Сван, протянув щетку, ждала, что Блэйд заберет ее и подаст взамен тряпку, но ее помощника как ветром сдуло.
Цветник Каллы был обречен. Блэйд точно с косой прошелся по георгинам и лилейнику и был уже на пути к гортензии, когда его накрыла широкая тень. Он встретился взглядом с Каллой Мозес и заозирался, ища пути к бегству. Бежать некуда, разве что через живую изгородь из шиповника. Блэйд не знал, что такое «непроходимая живая стена», но, увидев, сразу понял, что перед ним именно она.
В руке Калла держала ведро, и Блэйд почти ожидал, что оно сейчас полетит ему в голову, но Калла протянул ведро мальчику. Блэйд машинально схватился за ручку. Ведро оказалось тяжелей, чем он думал, в него до половины была налита вода.
– Ищешь, куда поставить букет? Вот, бери. – Калла указала на охапку в руках у Блэйда и на цветы, разбросанные по земле. – Я как раз думала собрать букет и поставить на столике в гостиной. Ты, наверно, прочел мои мысли.
Большего отступления от правды ни один Мозес не мог себе позволить. Калла очутилась здесь, потому что увидела из дверей лавки, что творит Блэйд, и у нее чуть сердце не разорвалось. Впрочем, со стороны ничего не было заметно. Калла успела взять себя в руки, пока уговаривала себя не разрывать Блэйда на мелкие кусочки, и сейчас на вид была сама любезность.
Блэйд не мог вымолвить ни слова. Секунду назад он думал, что настал конец света, а теперь его вдруг хвалят. Чем дальше, тем удивительней.
– Это для него. – Блэйд кивком указал на дом. – Для того дяди.
Калла, откинув голову, коротко вздохнула – так вздыхают люди, охваченные внезапным сильным чувством. Когда в последний раз Тою делали приятное? От этой мысли у нее перехватило дыхание. Когда в последний раз кто-нибудь решался на дерзкий, прекрасный поступок, чтобы порадовать Тоя? Калла не подозревала, что Сван тоже готовит Тою сюрприз, что вообще жизнь Тоя меняется в неожиданную для него сторону. Она знала лишь, что мальчик делает доброе дело для ее сына – давно уже взрослого, – и благодарность ее не имела границ.
