— Что это был за человек? — спросил Орлов.
— Немолодой уже, постарше вас намного.
— Но он как-нибудь вам представился?
— Книжечкой помахал, удостоверением.
— Что за удостоверение?
— Красная книжечка такая. Мы в нее не заглядывали.
Наступило молчание. Орлов выключил магнитофон и закурил.
Леша, словно нащупывая ускользавшую мысль, задумчиво произнес:
— Да, тут еще вот что, товарищ…
— Меня зовут Михаил Петрович.
— Михаил Петрович, я когда Свету фотографировал, по-моему, этот тип за соседним столиком сидел, он в кадр попал.
— Пленка у вас цела?
— В том-то и дело, что нет.
— Тоже пропала?
— Да. Не знаю как.
— Когда обнаружили пропажу?
— Приблизительно тогда же. Как ключ исчез. Прошлым летом. Кажется, в июле.
— Только эта пленка и пропала?
— В том-то и дело.
— А замки в квартире целы?
— Один раз мать жаловалась, что ключ заедает. А потом — ничего.
Орлов почувствовал, что здесь завязывается какой-то узелок.
— Хоть одна карточка у вас осталась? Вы же, наверное, печатали с той пленки.
— Две штуки Светке отдал, а одну… — Леша закусил губу и вдруг вспомнил: — Точно, одна карточка должна остаться. Я стенгазету хотел вывесить, а потом не стал… Если мать не выбросила, она под тахтой должна лежать.
Орлов не пожелал уточнять, о какой стенгазете речь. Он взял трубку телефона, набрал номер:
— Машину мне. — И, положив трубку, сказал Леше: — Поезжайте домой, привезите вашу стенгазету.
…Пока Леша ездил за газетой, помощник Орлова привез с электролампового завода Сергея Степановича Парфентьева.
— Вы можете подтвердить, что у Алексея Дмитриева пропал гаечный ключ? — спросил Орлов.
— Да. Пользовался им. А потом он пропал.
— Вспомните, пожалуйста, когда именно вы спрашивали ключ у Дмитриева в последний раз.
— Точно не помню, а было это прошлым летом, в июле, а может, в августе.
Составив протокол и дав подписать его Парфентьеву, Орлов сказал:
— Спасибо. Всего доброго.
Едва Парфентьев покинул кабинет, вернулся Леша. В руке он держал сложенный вчетверо лист ватмана. На ходу развернув его, Леша положил лист на стол перед Орловым.
— Вот. Хорошо, на сгиб не попала, — сказал Леша, ткнув пальцем в фотокарточку.
— Который он? — спросил Орлов.
Леша снова ткнул пальцем.
— А вот, со стула поднимается.
Орлов недолго разглядывал лица на снимке, потом позвал помощника.
— Отправь это в фотолабораторию, пусть выкадрируют крупно человека на заднем плане. Скажи — срочно.
— Садитесь, продолжим, — сказал Орлов Леше. — Теперь такой вопрос. Не встречали ли вы Светлану Сухову с пожилым мужчиной? Или приходилось?
— Я не видел, а Витек встречал.
— Не тот ли это, что на снимке?
— Трудно сказать… Мы про снимок, честно говоря, давно забыли… Год прошел…
— Ну а как, на ваш взгляд, сильно изменилась Светлана за этот год? Или не замечали?
— Прибарахлилась, конечно.
— И больше ничего?
— А что же еще?
Орлов попросил Лешу в ближайшие дни никуда из города не уезжать и попрощался с ним.
После обеда у Михаила Петровича состоялось маленькое совещание с помощниками.
Из того, что удалось узнать о Галине Нестеровой, существенным для дела представлялся лишь один момент: она, как и Светлана Сухова, за прошедший год обновила все свои туалеты. Ничего предосудительного никто за нею не замечал.
Что касается универмага, то сведения оттуда были интереснее: две продавщицы заявили, что могли бы узнать в лицо пожилого человека, который довольно регулярно наведывался к Светлане — то ли как обыкновенный покупатель, то ли специально ради самой Светланы.
Выяснилось также, что Светлана покинула универмаг в двадцать часов пятнадцать минут. Последней, кто видел ее в универмаге, была заведующая сектором. По всей вероятности, она и была тем «предпоследним», кого искал Орлов. Но следствию это ничего не дало.
Наметив план дальнейших действий, Орлов отпустил своих сотрудников и позвонил — четвертый раз за день — в нейрохирургическую клинику. Оказалось, что уже собирался консилиум. Прогноз неутешителен: травма черепа нарушила функции жизненно важных центров, и выздоровления, если оно придет, надо ждать не скоро — не ранее чем через три-четыре месяца. Парализованы конечности. Светлана не видит, не слышит и не может говорить. Когда восстановятся зрение, слух и речь, пока невозможно предсказать.
