— Ты не поняла… Я думаю, может, матери предложить? Она разбирается.
Светлана до этих пор никак не выдавала своего раздражения, но тут не выдержала:
— Эх, мямля ты! Была бы у меня хоть какая-то возможность, я бы не упустила.
Галя пожала плечами.
— Но что же делать?.. Придется сдать…
Светлана протянула Гале перстень.
— У меня рука не поднимется. Лучше уж предложи мамочке.
Галя взяла перстень, хотела положить в сумку, но Светлана сказала:
— Надень на палец, а то потеряешь.
Галя сняла перчатки, попробовала на один палец, на другой.
— Видишь, он мне и велик.
Светлана засмеялась:
— А ты надень на большой. Введешь новую моду.
Серьезный разговор выродился в пустую болтовню, и, подойдя к универмагу, они почти позабыли, по какому немаловажному поводу он начался.
А вскоре приехала Ольга Михайловна. Галя показала маме перстень, сочинив при этом благовидную историю, будто у одной из ее сокурсниц тяжело заболели родители, срочно нужны деньги для лечения.
Разглядев хорошенько перстень, Ольга Михайловна спросила:
— Сколько он стоит?
— Я показывала оценщику. Больше двух тысяч.
— А она просит семьсот?
— Да.
— Дурочка. Хорошо, я возьму, но отдай ей девятьсот.
Ольга Михайловна в тот же день сняла со сберкнижки девятьсот рублей.
Вечером Светлана вручила семьсот рублей Виктору Андреевичу, который остался очень доволен.
ГЛАВА 11
Исповедь наемного убийцы
Курортный городок Гштаад постепенно засыпало снегом. Шла та единственная пора года, когда местных жителей здесь бывает больше, чем приезжих, тогда как во все другие сезоны число отдыхающих значительно превышает число гштаадцев.
Михаил и Брокман вели размеренный образ жизни. Вставали со светом, то есть в девятом часу, мылись, брились, завтракали, гуляли (однажды на прогулке Михаил незаметно сфотографировал Брокмана), обедали, играли в карты по маленькой, ужинали и ложились спать. На людях они говорили между собой по-немецки, а когда оставались одни — только по-русски. Брокман обладал достаточным запасом слов, потому что, как он рассказал, ему приходилось регулярно общаться с выходцами из России, да и как-никак его родным языком был все же русский, он пользовался им до десятилетнего возраста, пока жива была мать. В его выговоре слышался южнорусский акцент, но это ничего не портило.
Специальных лекций о нравах и быте в Советском Союзе Михаил Брокману не читал. Они устраивали, так сказать, вечера типа «спрашивай — отвечаем». У Брокмана имелся заготовленный заранее вопросник, составленный, по всей вероятности. Монахом. Михаил отвечал на эти вопросы.
Пили они мало, но раз в неделю посещали очень дорогой ресторан, расположенный на одной из вершин, окружающих Гштаад. Это был большой, рубленный из толстых бревен дом, где внутри, в центральном зале, горел, потрескивая сухими поленьями, камин, где ветчину развозили по столикам на горячей жаровне, в которой краснели крупные угли, и официант откидывал медово лоснящуюся шкуру с окорока, как плащ, и клал на тарелку тонко нарезанные душистые ломти нежнейшего розового мяса. Поднимались в ресторан и спускались вниз в обтекаемых кабинах подвесной дороги, за что брали тоже довольно дорого.
Прислушиваясь к себе, Михаил обнаруживал, что недавняя твердая решимость поквитаться с Брокманом за отца словно бы размягчается по мере того, как ползут эти однообразные дни.
Однажды, уже в начале марта, он сделал неприятное открытие: за ними следили. Когда они возвращались в отель после посещения ресторана на вершине, Михаил обратил внимание на высокого сухощавого человека лет тридцати, поджидавшего кого-то у нижней станции канатной дороги. Этот человек бросил на них мимолетный взгляд, но что-то в его взгляде не понравилось Михаилу. Брокман ничего не заметил.
Остановившись у входа в отель и оглянувшись, Михаил опять увидел сухощавого — он повернулся к витрине галантерейного магазинчика. Повернулся как раз в то мгновение, когда Михаил оглядывался. Не очень-то ловкий малый, если ему дано задание следить…
Брокману Михаил о своем открытии сообщать не стал.
Необходимо было срочно установить, действительно ли это хвост, а если да, то за кем следят.
