— Скажите, Никитин, как вы сами считаете: в эпизоде с академиком Нестеровым у вас не было ошибок? — спросил Марков.
Брокман еще не избавился от раздражения, вызванного свиданием с Линдой Николаевной, поэтому не мог сразу переключиться совсем на иную тему и иной тон.
— Моя ошибка, что я сижу здесь, — сказал он довольно резко.
— Это лирика. Такие слова более подходят Линде Николаевне, а вы мужчина, — заметил Марков. — Будем разговаривать конкретно. О поездке к Нестерову.
— Я все сделал по обстановке.
— Но вы действовали, мягко говоря, очень опрометчиво. Позвонили несколько раз по телефону, никто не отвечает — вы решили, что квартира пуста, можно идти. Но телефон мог быть просто неисправен. Вы даже не проверили на телефонной станции. А что касается звонка на работу — сами понимаете…
— Да, это глупо.
— И вообще, как же проникать в квартиру, не имея точных сведений, где ее хозяева?
— С телефоном моя ошибка, но в остальном я все делал по инструкции.
— В незнакомом городе без всякого помощника — как же так?
— Я работал по аварийной схеме. Мне был приготовлен помощник, но он выпал. Почему — не знаю.
— Фамилия помощника?
— Кутепов.
— Когда вы получили приказ работать по аварийной схеме?
— Число не помню. Это было дня через три после того, как у меня оказались ключи.
— Ключи Линда Николаевна доставила вам двадцать восьмого мая. А кто и как передал приказ?
— По радио.
Вероятно, квалификация разработчиков из разведцентра все-таки не понизилась. Аварийный вариант применяли вынужденно. Маркову было известно то, чего не знал Брокман: неожиданный приезд в город К. Пьетро Маттинелли заставил Кутепова спешить, и в спешке он совершил непоправимые ошибки. И выпал из операции, в которой должен был помогать Брокману. Кончики сходились.
— Теперь скажите, Никитин, как вы должны были действовать не по аварийной схеме? Какая ставилась задача?
— Задача одна — получить рукопись Нестерова, — сказал Брокман и замолчал.
— Вы не ответили на первый вопрос, — напомнил Марков.
— Ну, если бы все шло нормально, я разыгрывал бы из себя племянника Кутепова. Ухаживал бы за дочерью Нестерова. Подходы как будто были готовы.
У Маркова опять возникло ощущение, что план разведцентра выглядит несолидно, если все расчеты строились на «племяннике».
— Послушайте, Никитин, — сказал Марков, — вы отмежевываетесь от дипломата — я вам не мешаю. Но будьте же последовательны там, где вы сильно наследили. Вы о многом умалчиваете. Племянник, ухаживания — это, знаете ли, молочный кисель.
Брокман усмехнулся.
— Ладно, скажу. Племянник — тоже правда, но потом я и Кутепов должны были действовать по поручению иностранного разведчика. Он итальянец, девчонки его знают. И обе уже замазаны…
— Вместе с ключами вам передали письмо Светланы Суховой. Для чего?
— Обычный шантаж. Это никогда не мешает.
— Вы надеялись получить рукописи Нестерова. А если бы он отказал?
— Я мог применять силу.
— Что это значит?
— Что угодно.
— Подождите, мы это запишем подробно, — сказал Марков и встал, чтобы взять из шкафа свежую кассету для магнитофона.
А потом он услышал от Брокмана то, что уже слышал от Кутепова. И все концы этой истории окончательно сошлись…
Казалось бы, после совершенно открытого разговора о Нестерове от Брокмана можно было ожидать большей открытости и во всем остальном. Но Марков на это не рассчитывал и был прав.
На седьмой день после ареста Брокмана при очередном допросе Марков наконец тронул стержневую, самую страшную для Брокмана тему. Сказав, что для прояснения некоторых моментов необходимо вернуться к эпизоду с Воробьевым, Марков спросил:
— Вы не подозревали, что в тюбиках может содержаться что-нибудь ядовитое?
— Подозревать можно что угодно.
— Спросим прямее: вы знали?
— Нет.
— Лабораторный анализ показал, что содержимое тюбиков — составная часть сильнодействующего, стойкого отравляющего вещества. Так сказать, одна из его половин. Наши химики знают приблизительный состав второй половины. Обе они сами по себе, отдельно друг от друга, почти абсолютно безвредны и обладают высокой инертностью. Только соединившись, они становятся страшными.
