— Не знаю.
Марков вызвал помощника. Тюбики отправили в химическую лабораторию.
— Кому вы это привезли? — спросил Марков у Воробьева.
— Я должен встретиться с женщиной, ее зовут Линда Николаевна.
— Где? Когда?
— Завтра в час дня на сквере у памятника Пушкину.
— Вы писали ей открытку?
— Нет. Только получил от нее.
— Знакомы?
— Нет.
— Она сама должна к вам подойти?
— Да. У меня должен быть коричневый плащ.
— И что же, вы должны отдать тюбики ей?
— Нет. Она должна сказать: «Поедемте ко мне домой» — и привезти к человеку, которому это послано. Мне приказано отдать только ему, из рук в руки.
— И все?
— Говорили, что он может тоже что-нибудь мне передать.
— А вы его знаете?
— Нет.
— Как его фамилия?
— Никитин.
— Как фамилия вашего шефа?
— Самого главного? — спросил Воробьев.
— Да.
— Не знаю. Я там недавно. Между собой его зовут Манк — по-английски значит Монах.
— А тот, кому предназначены тюбики, знает вас?
— Не могу ничего сказать.
Марков поднял телефонную трубку, набрал номер.
— Подготовьте сообщение в МИД, что господин Блиндер до выяснения задержан нами за нарушение паспортного режима.
Марков, видя, что Воробьев-Блиндер при его последних словах явно воспрянул духом, сказал ему, кладя трубку на место:
— Сейчас я имею право пообещать вашему посольству. Мы еще не знаем, что содержится в тюбиках. — И после паузы добавил: — Но вы, пожалуй, отпущены не будете.
Совещание у генерала Лукина возобновилось в три часа дня. Марков захватил с собой магнитофон с лентой, на которой был записан допрос Воробьева. Прослушав запись и посмотрев паспорт Воробьева, Лукин сказал:
— Если я вас правильно понимаю, мы сейчас пришли к развилке, Владимир Гаврилович?
— Совершенно верно.
— А когда химики дадут анализ?
— Зависит от сложности вещества.
— Но сегодня по крайней мере?
— Обещают.
— Ладно. Какие же мысли?
— По-моему, настал момент решить вопрос принципиально: продолжать или кончать операцию «Резидент», — сказал Марков.
— Если продолжать — что будет?
— Без всяких анализов ясно, что Воробьев привез для Брокмана не зубную пасту. Можно заменить содержимое тюбиков. Воробьев согласится до конца исполнить свою миссию под нашим контролем — в этом сомнений нет. Потом посмотреть, что сделает с тюбиками Брокман. Но вообще Брокмана нам надо обезвредить. Его связи выявлены, больше через него ничего не получишь.
— Значит, предпочтительно другое решение — кончать?
— Да, — твердо ответил Марков.
— Тогда формулы академика Нестерова будут выброшены в корзину?
— Не обязательно. Формулы Брокман добыл до приезда Воробьева. Мы потеряли из виду Брокмана на десять дней, с семнадцатого до двадцать восьмого мая. Он ездил к Нестерову пятого июня. Они вполне реально рассчитывают, что раньше двадцать седьмого июня, когда назначена встреча Кутепова и Бекаса, мы о Нестерове ничего знать не могли. Так что все естественно.
— Хорошо, — сказал Лукин. — Сворачиваем операцию. Что это влечет за собой?
— Провал Брокмана автоматически бьет по Михаилу Тульеву. За предыдущие годы мы взяли несколько агентов разведцентра по данным, которые сообщил Тульев. Себастьян уже давно пытается по этим данным и по этим провалам, так сказать, высчитать Тульева. С Брокманом же Тульев связан прямо. Тут у Себастьяна сомнений уже не останется.
— А как же с «белым пятном»? Что делал Брокман в те десять дней, пока был бесконтролен? Мы этого можем не узнать, если даже и возьмем его.
— Да, лишнего на себя наговаривать никто не будет.
— Он, видно, с характером, — сказал Лукин.
— И с биографией, — добавил Марков. — Можно попытаться, конечно…
— Что — попытаться?
— Послать кого-нибудь вместо Воробьева.
Павел, во все продолжение беседы скромно помалкивавший, покашлял при последних словах в кулак.
— Нет, тебе нельзя, — не глядя на него и забыв свое официальное «вы», сказал Марков. — О твоем существовании Брокман наверняка знает. И потом ты с Кутеповым завязан.
— Судя по всему, Воробьев никаких полномочий не имеет, — сказал Лукин.
— Да, — согласился Марков, — но заманчиво и поблефовать немножко. Брокман может что-нибудь передать Воробьеву.
— Опасно, — сказал Лукин.
— Опасность, конечно, есть. Очень странный пароль для встречи. Как в детской игре. Коричневый плащ, и больше ничего. Коричневые плащи не в одном экземпляре шьются.
