Сложное положение
Томазин, казалось, была потрясена такой внезапной переменой тона.
— Это значит… — чуть слышно пролепетала она, — да то самое и значит, о чем вы, наверно, уже догадались. Я… я не замужем. Простите, ради бога, тетя, что я так вас осрамила, но что я могла?..
— Меня? Ты лучше о себе подумай.
— Тут никто не виноват. Когда мы приехали, пастор отказался нас венчать, потому что в разрешении была неправильность.
— Какая неправильность?
— Не знаю. Мистер Уайлдив вам объяснит. Не думала я, когда уезжала, что так вернусь!.. — Под покровом темноты она перестала наконец сдерживаться, и ее волнение нашло исход в безмолвных слезах: неслышимые и незримые, они покатились по ее щекам.
— Я бы сказала — поделом тебе, но, кажется, ты и правда не виновата, продолжала миссис Ибрайт уже опять другим тоном: два противоположных чувства — жалость и гнев — лежали бок о бок в ее душе, и она отдавалась то одному, то другому без всякого перехода. — Вспомни, Томазин, не я затеяла этот брак. С самых первых дней, когда ты еще только начала увлекаться этим человеком, я предостерегала тебя, я говорила, что с ним ты не будешь счастлива. Я даже сделала то, на что не считала себя способной, — встала тогда в церкви и надолго дала кумушкам пищу для пересудов. Но раз уж я согласилась, то больше не намерена потворствовать твоим фантазиям. После сегодняшнего ты непременно должна выйти за него замуж.
— Да разве я не хочу? — сказала Томазин с тяжелым вздохом. — Даже ни минуточки так не думала. Ах, тетя, я понимаю, как это дурно, что я его полюбила, но не браните меня, не огорчайте меня еще больше! Ведь не могла же я у него остаться, правда? А куда мне было идти? У меня нет родного дома, кроме вашего. Он говорит, что через день либо два нам можно будет обвенчаться.
— Лучше бы он никогда тебя не видал!
— Хорошо! Пусть! Буду самая несчастная на свете, не стану с ним больше видеться! Не пойду за него, и все.
— Теперь уж поздно так рассуждать. Идем-ка со мной. Я зайду в гостиницу, посмотрю, не вернулся ли он. Уж я-то докопаюсь до истины! Пусть мистер Уайлдив не воображает, что можно играть такие шутки со мной или с кем-нибудь из моих близких!
— Да это совсем не то. Разрешение было неправильное, а другого в тот же день он не мог получить. Он сейчас же вам объяснит, только бы застать его дома.
— Почему он сам тебя не привез?
— Ах, это уж моя вина! — всхлипнула Томазин. — Когда я узнала, что нам нельзя пожениться, я не захотела с ним ехать. И мне стало совсем худо… А потом я увидала Диггори Венна и очень обрадовалась — пусть, думаю, он меня отвезет. Сердитесь, тетя, сколько хотите, а лучше я не умею рассказать.
— Вот я сама во всем разберусь, — сказала миссис Ибрайт, и они свернули к гостинице, широко известной во всей округе под названием «Молчаливая женщина»; на вывеске над входом была намалевана дородная матрона, держащая собственную голову под мышкой, а под этим жутковатым изображением — надпись, хорошо знакомая посетителям гостиницы:
Коли жены молчат,
Пусть мужья не кричат.
Фасадом гостиница была обращена к пустоши и Дождевому кургану, чей темный массив, казалось, угрожал ей с неба. На двери красовалась потускневшая медная дощечка с несколько неожиданной надписью: «Мистер Уайлдив, инженер» — бесполезная, но свято хранимая реликвия тех времен, когда он начинал свою карьеру в технической конторе в Бедмуте, куда его устроили те, кто возлагал на него столько надежд и потерпел такое горькое разочарование. За домом был сад, а дальше тихая, но глубокая речка, составлявшая с этой стороны границу вересковой пустоши; за рекой простирались уже луга.
Но сейчас в густой тьме различить можно было только то, что вырисовывалось на небе. Речка выдавала себя лишь тихим плеском воды в ленивых водоворотах, которые она завивала там и сям на своем пути, пробираясь меж сухих и увенчанных султанами камышей, частоколом высившихся вдоль ее берегов. А об их присутствии можно было догадаться по шуршанью, похожему на молитвенный шепот, которое они издавали, когда терлись друг о друга на слабом ветру.
