— A-а, теперь, когда ты знаешь, кто я, ты от меня отворачиваешься? Почему, Эмануэл?
Лицо Жануарии, до того момента спокойное и благостное, как у святой, затвердело и покрылось глубокими морщинами, обезобразившими заострившиеся черты. Это был не человек, а чудовище. Я почувствовал прикосновение ее рук. Но вместо удовольствия ощутил боль. Она дотянулась до моей шеи, и я стал задыхаться, а затем скатился с дивана или кровати на ледяной монастырский пол.
Воспользовавшись тем, что мое тело осталось неподвижным и беззащитным, она подошла вплотную и нанесла сокрушительный удар ногой по моим гениталиям. Их ошметки разлетелись вокруг, раздавленные ее тяжелыми черными ботинками, каблуки которых, кажется, были сделаны из свинца и поэтому не издавали звуков и были холодными. Подняв глаза, я заметил, что ноги Жануарии уже не такие нежные, как в ту памятную ночь в большом доме на фазенде. Это были ноги тюремщика, явившегося, чтобы отвешивать удары и раздавать пинки по всякому поводу и без повода. Фигура была устрашающей. Я весь съежился и громко, в крик, заплакал, как ребенок, выпоротый впервые в жизни.
Открыв глаза, чудом уцелевшие внутри пластикового пакета, который должен был защищать лицо от прямых солнечных лучей, я увидел как площадь Пелуринью несколько раз перевернулась. Но не успев сообразить, сон это или нет, получил страшный удар в плечо. И тем не менее, он был значительно более легким, чем полученный во сне, от которого еще звенело в голове. Поэтому я вскочил на ноги и приготовился уклониться от следующего. Сначала я не полностью отдавал себе отчет в том, что произошло. Воспоминания были довольно смутными, но оглядевшись и услышав несколько крепких слов, громких, бессвязных и наглых, понял, что меня задержали в большом портале перед входом в церковь, и тут же чуть было не упал в обморок: толстый священник из моего сна стоял рядом из плоти и крови, перебирая свои ключи. Я снова перевел взгляд на площадь Пелуринью. Солнечные лучи возвещали наступление утра.
Я не спал. Справа от священника стоял крепкий старичок, невысокого роста, широкоплечий, одетый в белый пиджак. В руках у него была коричневая шляпа. Глядя на меня, он смеялся. По другую сторону находился хозяин бара — тот самый, который накануне вечером обслуживал банкет и не разрешил мне воспользоваться туалетом. Я был настолько ошеломлен, что не слышал его слов, но по жестам понял, что они оскорбительны. Должно быть, он уже успел наговорить обо мне много всяких небылиц.
Поскольку все происходило в действительности, еще не вполне освободившись от страха, я пошире расставил ноги и ждал, кто же мне все-таки скажет, что, собственно, случилось. Возможно, они никогда не видели бездомного, нашедшего себе пристанище на лестнице или спящего под дверью? И, в самом деле, толстый священник начал что-то объяснять. У него был тот же тембр голоса, что и в моем сне. Только говорил он, как бы слегка улыбаясь. Слова были о том, что нельзя в храме Господа вести себя недостойно… Дальше я перестал понимать смысл говорившегося. Был больше не в состоянии воспринимать реальность, казавшуюся сном, или, наоборот, сон, оборачивающийся явью.
Наклонившись, я поднял пакет и начал собирать вещи, когда вмешался хозяин бара, настроенный более агрессивно, чем священник:
— Как же это получается, что ты так не уважаешь Дом Божий? А, креол? Вчера, падре, он сделал кучу напротив моего бара, наплевав на всякие приличия. Теперь не хватает только, чтобы он оскорбил таким же образом Господа нашего. Этот креол заслуживает хорошего урока. Сегодня ни за что нельзя верить этим оборванцам. Не зря говорят, что негра нельзя пускать в церковь дальше порога.
Человек, до сих пор слушавший молча, приказал мне следовать за ним в комиссариат. Испугавшись-, я спросил его, в чем моя вина. Он ограничился тем, что сказал: «Идем отсюда, парень, для тебя так будет лучше». Поскольку я продолжал стоять между ними, старик тронул меня за плечо и показал, куда идти — в сторону узкой улицы, извивавшейся по краю обрыва.
Сделав несколько шагов в сопровождении старика, по-видимому, полицейского, я оглянулся и увидел то место, где провел ночь. Рядом с порталом стояли два человека. Хозяин бара, жестикулируя, показывал толстому священнику на центр площади, где вчера я справил свою физиологическую нужду. При этом, наверняка, он ни словом не обмолвился о том, что не пустил меня в туалет при баре, куда я шел, доведенный до отчаяния.
