Вокруг было абсолютно тихо. Решив воспользоваться этим, чтобы добыть спелых апельсинов, соблазнявших всех, кто шел или ехал по шоссе, я быстро добрался до апельсинового дерева, однако для начала собрал брюками множество колючек. Некоторые из них даже воткнулись мне в кожу. Пришлось осторожно, по одной, вытаскивать их. Вынужденная остановка в апельсиновой роще навела на мысль провести там остаток вечера, а ночью, по безлюдной автостраде, снова отправиться в путь, избавившись таким образом от подозрительных взглядов встречных и от необходимости идти под нещадно палящим солнцем.
Сначала, запасшись терпением, я полностью освободился от колючек, вцепившихся в мои брюки. Потом с корнем вырвал колючий бурьян и жгучую траву вроде крапивы, беспорядочно разросшиеся повсюду, а дальше расчистил пространство вокруг, сбивая сорные растения с помощью палки так, чтобы, по крайней мере, от всей этой суматохи расползлись змеи, если они там были. Заканчивая расчистку, я был уверен, что лучшего места для отдыха нет. Не торопился, выбирая самые спелые апельсины. Времени было, достаточно для всего. Чуть позже, не спеша, можно будет съесть лучшие.
Там, где сорняки выдирались с корнем, проступила земля. Она была теплой. Запустив в нее пальцы поглубже, я взял горсть в одном, потом в другом месте. Таким чистым и пахучим нектаром никто и никогда не дышал в городах. Запах земли, только что вытоптанной, и вырванной с корнем травы смешался с неповторимым ароматом апельсиновых деревьев, и этот воздух наполнил грудь, снимая усталость и отвлекая от главной заботы, не покидавшей меня в последние дни ни на минуту, заставляя идти, идти и идти.
Я лег так, чтобы видеть черную ленту асфальта, автомобили, с шумом проезжавшие мимо, и небосвод. Я бы предпочел видеть звезды, мерцающие в успокаивающей тишине ночи. Но в то время суток взгляд повсюду тонул в различных оттенках зеленого цвета, почти всегда сотканного из бесчисленных веток и листьев, защищенных множеством шипов. Ветерок доносил до моего слуха неясный гул, будивший в памяти воспоминания о хоре, не так давно ублажавшем меня в странном сне у входа в монастырь Носса-Сеньора-ду-Карму в Салвадоре. Сложно было дать оценку чувствам, испытанным тогда. Жизнь вообще больше походила на сон. И лежа на спине, запрокинув лицо вверх, так как голова находилась в углублении, я пытался обнаружить в реальной действительности нечто похожее на увиденное во сне. Это занятие меня успокаивало. Я чувствовал себя увереннее, ощущая энергичное биение своего сердца, пульсацию крови, подтверждавшую материальность моего тела, распростертого на теплой и пахучей земле.
Стало смеркаться, и множество птиц закружилось в небе, возможно, возвращаясь на свое излюбленное место для ночлега. У каждого, даже самого ничтожного живого существа есть друзья, пристанище, жилище. Солидарность среди них так же велика и безгранична, как безгранична их любовь к себе подобным. А можно ли так сказать о людях?
Но не время думать о таких вещах. Хорошо уже и то, что я лежу под апельсиновым деревом и отдаю себе отчет в этом, зная, что чуть позже составлю компанию маленьким пташкам, которые прилетят сюда и тоже уснут. Своим щебетом они проводят еще один прожитый день и, прыгая с ветки на ветку, скорее всего, даже не заметят моего присутствия.
Каждый раз, когда я всматривался вдаль, обводя взглядом бескрайнюю равнину, казалось, что шоссе и впереди, и позади меня упирается в бесконечность. Можно было, ни о чем не беспокоясь, с закрытыми глазами идти все время прямо, без малейшего риска упасть под откос или в пропасть. Тем не менее, я уже давно умудрился «свалиться» в более страшную яму.
Пейзаж полностью изменился. Растения лезли из земли как на дрожжах, и признаки отрицательного воздействия человека на природу исчезли. Утренняя заря освещала все вокруг, и меня омывало сияние нового дня, укрепляя решимость несмотря ни на что идти дальше. Как будто вернулось ощущение полета, настойчиво преследовавшее меня в детских снах в Писи.
Как это было здорово: летать и видеть мечту — не во сне, а в полете. Но то время длилось недолго.
