– Я прошу вас, товарищ комендант…
Тогда комендант подымается, поворачивает стул медленно и тяжело, словно это корова. Щупает сиденье и протяжно, как канат, тянет в соседнюю комнату:
– Сергей Николаич… А?…
И так же протяжно, толсто катится, как бревно, из другой комнаты:
– Но-о-о…
– Да идите же!
Наконец появляется из другой комнаты низенький человек с неимоверно длинными черными усами. И бас у него нарочно для таких усов. Они читают мандаты вместе, и вдруг Сергей Николаевич густо и широко, точно смазывая дегтем, хохочет:
– Бу-у-уд-ду! Бога… Черти!… Перуна на-ам!… Хо-хо-хо!…
Комендант смотрит ему в рот, долго дожидается и внезапно пускается хохотать. Они катаются по столу, стулья падают. Сбегаются барышни, смотрят и вдруг с визгом, щипая в восторге друг друга, прыгая, мелко, бисерно, с продергом, хохочут. В спину барышням толкаются сонные солдаты, коридор дрожит в хохоте. На перроне, облокотясь о лесенку, мрет в смехе какая-то ветхая старушка…
Но тут комендант, хлопая рукой по кобуре револьвера, кричит в толпу:
– Убирайтесь!… Работать мешаете!…
Он вытирает с усов слезы и тревожно спрашивает у Сергея Николаевича:
– А подписи правильные?…
– Как будто правильные.
– А надо бы узнать, верно ли правильные.
– А как их узнаешь, что они правильные?
– Сверить надо.
– У нас заверенных петроградских подписей нету. И комендант долго, точно ведро с водой из колодца, тянет новую мысль.
– А раз нету заверенных питерских подписей, значит, поддельно… если бы правильные подписи…
Профессору хочется плюнуть, крикнуть или еще что-нибудь.
– Разрешите заметить, товарищ комендант, я с этими подписями приехал из Петрограда.
– То из Петрограда… а у нас тут власть на местах. Из Семипалатинска-то вы бы не доехали. Вот кабы правильные подписи…
Басом, как кирпич, брошенный в пустое здание, вздыхает Сергей Николаевич:
– Правильная подпись, значит, дело правильно, вот, по-моему.
Комендант садится на стул и опять соединяет рукава. Вновь тянется ведро, плещется на губах слюна:
– Разве в центре по телеграфу подписи заверенные запросить?
Он опять разъединяет, как вагоны, рукава и думает вслух:
– Чудно. Зачем они нам Будду прислали?… Да мы бы им тут из любого колокола десять свежих Будд отлили. Чудно!
– Чудно! – басом прет Сергей Николаевич.
– Посмотреть, что ли, Сергей Николаевич?
– Посмотрим!
Трое идут на товарный двор. Позади догоняет их барышня с бумажкой на подпись. Она тычет в несущийся песок бумажкой – сушит чернила. Комендант плавно, точно танцуя, опускает ногу на бурхан. Сергей Николаевич шевелит свой палец по сломанной короне: «Изъянец». Комендант опять спаивает свои рукава.
– Пальцы-то золотые…
– Позолоченные.
– То-то, я и то думаю, – как из Петрограда золотые пальцы выпустят.
Он кивает головой:
– А ведь безвредный. Пущай лежит.
Профессор кладет мандаты в карман.
– Я его увезу!
– Ну, и везите. Вам, собственно, от нас чего надо?
– Караул поставить!
– Караул?
Комендант смотрит на Сергея Николаевича. Тот где-то внутри ворочает:
– Караул можно.
Комендант быстро, точно шея у него отрывается, кивает:
– Можно. Поставить ему Савоську – тот спать любит, пущай спит…
Савоська коротконог и ходит так медленно, точно ноги у него уперты в пол, и ресницы курчавые. Шинель он несет на штыке, стелет ее подле статуи, и у него внезапно появляются ноги. Он закуривает, стучит пальцем в бок Будды.
– Медный, – мычит он с уважением. – А ты, дяденька, сказки не знаешь? – спрашивает он профессора. И пока Виталий Витальевич отвечает ему, он засыпает.
Профессор Сафонов глотает пыль: у нее странный вкус, отдающий холодом в висках. Снега стаивают, но шапки у всех встречных надвинуты глубже, чем зимой. Не от пыли ли они защищают виски?
За вокзалом профессор зацепляет у забора шинель: он хочет снять с гвоздя. Но это не гвоздь, человеческий палец, а за пальцем человек в бешмете, похожем на гнилой забор. Бешмет хватает профессора за карман и кругло, раскатисто, как горсть брошенных монет, говорит:
– Бириги диньги… мащеньник на мащеньнике… ты чэго привэз?
Профессору трудно двинуться, притом человек держит его за хлястик.
– Укажите, пожалуйста, где здесь Совет?
