Кроме того, я отправился в жилищное управление, но вовсе не за адресом сестры Барбары, а чтобы выяснить, кто в 1945 году жил в доме 38 по Кляйнмайерштрассе и в соседних домах. Я собрался написать этим людям, встретиться с ними, рассказать, как, по моим сведениям, выглядел тот самый автор, и выслушать, что они мне расскажут. Я набросал письмо, которое собрался отправить сестре Барбары и которое прежде хотел Барбаре показать.
Я принял ванну и стал читать рассказ Леонгарда Франка «Карл и Анна». Речь шла о женщине, к которой с войны пришел не ее муж, а друг мужа: он наслушался от ее настоящего мужа бесконечных рассказов о ней, представил ее в своем воображении и влюбился в этот образ, и вот теперь он не устоял перед искушением принять на себя роль своего друга, который еще оставался в плену, и выдать себя за него. Если она с самого начала знает, что это не ее муж, почему она ведет себя так, словно он — ее муж? А если она не знает, но догадывается, то почему не спросит его об этом прямо? Хочет оставить для себя шанс и, изобразив страх и отвращение к обманщику, броситься в объятия настоящего мужа, когда тот наконец вернется? Однако она порвала отношения со своим мужем еще до того, как он вернулся с войны, и задолго до того, как она сошлась с его другом. Мне была известна история Мартена Герра,>[13] у которого обаятельный и ловкий двойник отнял жену, крестьянский двор и землю, а потом, обуреваемый жадностью, рассорился с семьей, стал судиться за земельный надел и на суде был разоблачен, когда неожиданно для всех объявился Мартен, которого считали умершим. В этом случае поведение женщины мне было понятно, ведь Мартен Герр ее не любил, худо с ней обращался и бросил ее без всякого повода. А вот в рассказе Леонгарда Франка все иначе: как же должен был тот человек любить свою жену, насколько проникновенно говорить о ней, чтобы другой, слушая его, смог в нее влюбиться! Или он тем самым предал свою жену? И не является ли предательство причиной того, что жена отворачивается от него и не может его простить?
В воскресенье я снова понял, что одинок. Сначала мне стало от этого грустно, потом грусть сменилась противоречивыми чувствами, а в конце концов я с этой мыслью примирился. На улице стемнело. Там было холодно и сыро, а в моей квартире было тепло, играла музыка и пахло розмарином.
В пять часов в дверь позвонили, это была Барбара. Вся мокрая, волосы прилипли ко лбу, с плаща капало.
— Я… я шла пешком…
— Из Базеля пешком?..
— Нет, глупый ты человек, от моста, возле которого сломалась моя машина, до твоего дома. Я не поехала в Базель. У тебя найдется во что мне переодеться?
Она приняла душ и надела мое нижнее белье, носки, джинсы и свитер. Потом она пришла в комнату, села в кресло напротив меня и взяла чашку с горячим шоколадом в ладони, словно хотела их согреть.
— Спасибо за шоколад. Что это за музыка? Мне нравится.
— Это Арво Пярт.>[14] Музыка без начала и конца, я вот уже несколько часов как ее слушаю.
Она отпила глоток.
— Мне надо с тобой поговорить.
Я молча ждал.
— У меня есть другой мужчина. Не здесь, а в Кении. Я не видела его с тех пор, как вернулась сюда, да и там я виделась с ним в последний раз в марте, за несколько месяцев до моего отъезда. Но он все еще есть, я это чувствую. И может случиться, что он появится здесь.
— Ты хочешь, чтобы он приехал?
Она взглянула на меня так, словно я причиняю ей мучения.
— Он… Мы… Мы вроде как женаты.
— Что значит «вроде как»? Я и не знал, что можно быть вроде как женатым.
Она снова бросила на меня обиженный взгляд.
— Он журналист, американец, он всегда в разъездах, и мы по-настоящему никогда не жили вместе, да и жениться мы, собственно, не собирались. Какой в этом смысл, если он сегодня здесь, а завтра там, ну а я в Германии, а он по-немецки ни слова не знает. А потом мы подумали, что ведь в этом и заключается наша жизнь: в непостоянстве, в бездомности, в отсутствии общения, и мы, где бы мы ни были, все-таки хотим друг друга. Ты знаешь, я всегда была непоседой, и тогда, когда жила в Германии, я с детства такой была.
Я улыбнулся в ответ:
