Возможно, их зовут иначе… - страница 12

Коммунисты молчат. Они глухи к издевкам. Они выдерживают молча пытки. Казнь? Что ж, многих товарищей уже казнили. Разве они слабее?

Их гордость, их радость — газета «Вперед» — собственная, коммунистическая газета.

Вы только подумайте: двенадцать лет рыщет, неистовствует, распекает своих работников фашистская политическая полиция.

— Черт возьми, вы олухи! Даром только получаете деньги. Где ваши глаза?! Где ваши навыки ищеек?!

Двенадцать лет выходит газета партии. Выходит в тысячах экземпляров! Выходит, несмотря на то, что печатать ее приходится в глубоком подполье, в тайной типографии руками людей, которые никогда не появляются на белый свет!

И сыщики сбиваются с ног, не спят ночи напролет, двенадцать лет ищут и не могут найти. А газета «Вперед» продолжает выходить, и каждый, кто хочет знать правду, может ее прочитать.

На потолке камеры вспыхивает лампочка. Беспощадный свет заливает все углы. Теперь, если тюремщик заглянет в глазок, ему будет видно не только то, что делается в камере, но даже выражение лица узника. Ну и удивится же он! Оказывается, узник смеется! Да, да, он смеется! Блестят молодые, веселые зубы. Узник вспомнил физиономию главного комиссара полиции, когда ему сообщили, что народ в стране почти перестал пить вино.

— Что такое? Не пьют вина?! О, понимаю: опять работа коммунистов!

Главный комиссар был в бешенстве. Народу стало известно, что налог, которым правительство обложило вино, весь идет на тяжелую и несправедливую войну в колониях. Вот люди и отказались от вина!

И солдаты, которых угоняли сражаться в колонии, постепенно понимают, что сражаются они за прибыли богачей, за интересы англичан и американцев, которые фактически владеют всей страной. Сражаться с народом, который живет в такой же нищете, в таком же страхе, как их близкие?! Да разве это враги? Бесчестно и жестоко сражаться с таким народом! И многие сотни солдат бежали из армии и бросали оружие.

«Это все коммунистическая пропаганда. Это коммунисты разлагают нашу армию!» — неистовствовал правитель.

Патриотов бросали в тюрьмы. Демократов пытали. И все-таки партия крепла, и все новые люди приходили и просили считать их коммунистами: ученые, художники, писатели, студенты…

Внезапно узник перестает улыбаться.

Бесшумно поворачивается ключ в замке. Бесшумно открывается тяжелая бронированная дверь. На пороге — дежурный тюремщик, а за его спиной — чиновник в форме тюремного ведомства.

— Встать! — командует тюремщик.

Чиновник выдвигается вперед. В руке у него лист бумаги.

— Заключенный, вы обязаны не позже завтрашнего дня сдать в контору крепости все полученные вами книги. Вот, распишитесь здесь, на этом приказе.

Он протягивает приказ со штампом тюрьмы. Кровь бросается в лицо Большому Себастьяну. Изо всех сил он старается сдержаться.

— Почему? Это неслыханный произвол. Ведь это не просто книги — это учебники. Я получил специальное разрешение заниматься иностранными языками.

— Разрешение отменяется. Распишитесь на приказе, — повторяет чиновник. Лицо у него испитое, блестит от пота.

Большой Себастьян, не промолвив больше ни слова, расписывается. Он вдруг соображает: наверное, там, на воле, снова выступили коммунисты, и теперь правительство мстит за это тем, кто находится в тюрьмах. Значит, надо только радоваться, что книги отбирают, тем более что…

Но что это за «тем более», Себастьян даже мысленно не договаривает.

И все-таки ему жаль, мучительно жаль отдавать учебники. Он с ними сроднился. Особенно вот с этим потрепанным от долгого употребления, помятым учебником русского языка. Русский язык! Язык Ленина! Язык товарищей по партии.

Давно, еще в самой ранней юности, Себастьян задумал читать Ленина в подлиннике. И была у него еще мечта: побывать в Советском Союзе и поговорить с русскими по-русски. Вот когда он расскажет им о своей жизни и о жизни товарищей в подполье. Русские узнают, какой ценой дается здесь, на родине Себастьяна, звание члена партии.

На смуглых щеках напрягаются скулы. Узник обводит глазами камеру. Спрятать учебник? Переправить его товарищам? Спустить в канализационную трубу? Нет, невозможно. Комендатуре известно, сколько у него книг. Здесь все наперечет! Будут допытываться, сделают в тюрьме обыск. А этого сейчас нельзя допускать. Осторожность. Выдержка. Терпение.