Но Нучителли лишь покачала головой:
— Ведь ты меня знаешь, Логан. Наша работа тяжелая и без того, чтобы вникать, кто и что.
— А как мы узнали о случившемся?
— Соседка позвонила. Ее сейчас там в чувство приводят. Очень уж расстроилась. — Нучителли ткнула в сторону соседней комнаты, куда вел дверной проем без двери. — А Родригес в кухне.
Логан отправился в кухню. Небольшого роста латинос стоял, наблюдая, как сержант пытается снять отпечатки с дверных ручек задней двери — наружной и внутренней. Генри Родригес возглавлял криминалистическую лабораторию городской полиции Сиэтла. Маниакально педантичный, он не упускал ни малейшей детали. В деле, где счет идет на микроны, а значение имеет каждая мелочь, такой человек был незаменим.
Когда Логан приблизился, Родригес повернулся к нему и изумленно указал на его ботинки:
— Бахилы. Почему ты никогда ими не пользуешься?
— Прости, Генри. Забываю положить в машину. Есть что-нибудь стоящее?
Родригес досадливо мотнул головой:
— Что-нибудь стоящее, Логан, всегда есть. Надо только это найти. Отпечатков пальцев здесь уйма. Но принадлежат ли они убийцам — не знаю.
— Убийцам? Разве их несколько?
— Я бы предположил двух. Перед дверью на рыхлой земле отпечатались два разных следа от башмаков. Судя по глубине отпечатков, ретировались они бегом, спрыгнув с заднего крыльца. Отпечатки разные, и это четко видно. Один — словно бы от теннисной туфли размера, как мне кажется, восьмого. Другой — от ботинка. Этот побольше. Двенадцатого размера. Видимо, человек этот более крупный.
— А отпечатком жертвы один из них быть не может?
— Вряд ли. Следы свежие. — Родригес ткнул пальцем в сторону трупа. — А у него на ботинках нет земли, и это кроссовки десятого с половиной размера. Снимем слепки и сравним отпечатки с отпечатками других пар обуви в доме.
— А еще что ты знаешь о жертве?
— Это не мое дело, Логан.
— Ну, не в службу, а в дружбу, Генри… Нуч говорит, что ты сказал, будто в полицию позвонила соседка.
— Судя по всему, парень преподавал юриспруденцию в универе Сиэтла. Соседка стукнула к нему в дверь утром — ей был обещан кофе. Когда он не ответил, она решила, что он запамятовал. Отойдя от дома, увидела дальше по улице его машину и решила, что, может быть, он в душе и не слышал. Она вернулась и постучала опять, погромче. Когда он и на этот раз не отозвался, она посчитала это странным и сходила за ключом, который он ей дал.
— За ключом? У них что — был роман?
— Ну, если только как повторение истории Гарольда и Мод.
— Чего-чего?
— Гарольда и Мод. Кино такое есть. Культовое. Классика кинематографа. Двадцатилетний парень влюбляется в восьмидесятилетнюю старуху.
— Похоже, меня сейчас вырвет, Генри. Я ведь поел не так давно.
— И тем не менее. Очевидно, жертва и его соседка обменялись ключами на случай, если вдруг окажутся на улице перед запертой дверью. Знаешь, соседи нередко так страхуются. Она рассказала, что открыла дверь, вошла, окликнула его и тут увидела на полу его ноги. Первой ее мыслью было, что ему плохо, но, подойдя, она увидела кровь. — Он помолчал, глядя на тело. — Слыхал, что они уже связались с его сестрой.
Логан вздохнул.
— Вот уж кому не позавидуешь, — сказал он.
Она ухватилась за край стола, чтобы не упасть.
— Его соседка обнаружила, Дана. И вызвала полицию.
— Нет, — сказала она. — Я говорила с ним вечером. — Она запнулась. Ее охватила дрожь. — Говорила. Мы собирались вместе пообедать. Мне пришлось отменить.
— Дана, Дана!..
— Вчера. Я говорила с ним вечером…
Ноги больше не держали. Она рухнула в кресло, уронив телефон на пол.
— Дана? Ты меня слышишь? Дана?
В ушах — гулкий звон. Предметы в комнате завертелись, странные, незнакомые. Стены кабинета стали теснить ее, наплывать, как в кино, рушиться на нее. Стало трудно дышать. Она почувствовала, как трясется пол, и с этим ощущением вернулась к жестокой реальности. Дверь в ее кабинет широко распахнулась. Вошел Крокет, чтобы устроить ей хорошую взбучку.
— Ты что, считаешь, что можно продолжать без тебя? Это очень и очень отразится на наших делах, ведь…
Она глядела на болтавшийся на проводе телефонный аппарат.
