На верхней площадке стоял охранник. Вид его напомнил Мейерсу, что Бутер еще не объявился. Нехорошо. Дана Хилл повела себя смело. Чересчур смело. Приехала на вечер, подошла к нему, пожала ему руку. Мейерс отдает должное ее смелости, хоть и не видит в этом поступке большого ума. Впрочем, может быть, это и неважно. Все равно Элизабет теперь знает правду, и никто не может с этим ничего поделать. Он хорошо все спланировал. Джеймс Хилл мертв, как мертвы и те двое, которых Бутер подослал в дом Хилла. Серьга осталась у Даны Хилл. Пусть. Может любоваться ею сколько влезет. И все-таки женщина эта его раздражает. Совершенно очевидно, что она занеслась — места своего не знает. В этом смысле Бутер задание провалил. Он должен был ее убить, но еще не поздно поставить на место эту Дану Хилл. Он в силах это сделать.
Мейерс шел по устланному ковром полу в холле, мечтая о том, каково было бы разгуливать по Белому дому в банном халате и тапочках. Он бы ни капельки не стеснялся. Ведь это был бы его дом, в конце концов. А дома можно, черт побери, гулять в чем вздумается. Он где-то читал, что Линдон Джонсон имел обыкновение проводить совещание со своей администрацией, сидя на унитазе. Газетчики и биографы утверждали, что в этом отражались дьявольское самомнение и гордыня Джонсона, которому требовалось всячески унижать подчиненных. Мейерс же считал иначе. У Джонсона попросту не было времени в течение дня всласть посидеть в сортире, а к тому же не лишне было продемонстрировать подчиненным, что они не чета президенту. Это помогало держать их в узде. По сходным причинам Мейерс настаивал, чтобы яблочный пирог, который ставили ему на стол каждый день, был свежим, только что из печи. Кто угодно может есть вчерашний пирог, только не будущий президент!
Сегодня вечером пирог Кармен особенно удался и был что надо. Волны тепла из ублаженного желудка распространялись по телу, перемещались, достигая промежности, сплетаясь с приятным предвкушением, мыслью, что Элизабет ждет его, ждет, благоухая цветочным ароматом, одетая в белый кружевной пеньюар, купленный для нее помощником Мейерса по его просьбе. Мейерс улыбнулся. Его жена по-прежнему очень красива. Он сделал правильный выбор. Ее всегда окружали поклонники, но заполучил ее он. Мейерс убыстрил шаг. Секс с нею по-прежнему оставался для него приятнейшей из обязанностей. В колледже он извинял ей ее молодость и живость, и все же уследить за ней, удерживать ее при себе бывало нелегко. Она то и дело позволяла себе испытывать его любовь и напрашивалась на наказания, чтобы вновь в этой любви увериться И вот теперь она в ней может не сомневаться. Она совершила ошибку, ошибку страшную, но он полностью ее простил. А что ему оставалось? Развод? В его теперешнем положении это исключалось.
Мейерс вошел в гостиную и направился к спальне. Свет из-под двери ложился полосами на ковер. Она не спала, ждала его, как он и просил. Он открыл дверь под негромкие звуки музыки. Настенные бра отбрасывали неяркие конусы света на постель. Как он и предпочитал. Но постель была пуста. Простыни скомканы посередине. Он прошел к двери в ванную, намереваясь постучать, но услышал медленное журчание воды. Жена любит наполнять ванну чуть ли не до плеч и даже потом не выключает ее — нежится в горячей воде иной раз чуть ли не по часу. Он взглянул на часы. Поздновато. Но он решил ее не тревожить. Хотел было позвать прислугу сменить постельное белье, но вместо этого сам натянул простыни и подоткнул их под раму кровати. Он взбил подушки и положил их в изголовье. Потом сел на диван возле окна, взял номер «Ньюсуик» и нацепил очки для чтения.
По прошествии десяти минут он отшвырнул журнал на столик, встал и окинул взглядом комнату. Он устал и чувствовал, что возбуждение его постепенно гаснет. Он взял аппарат, напрямую соединенный с помещением охранников.
— С кем я говорю?
— Это Гарт Шлемлейн, сенатор.
— Что, Питер Бутер еще не объявился?
— Нет, сенатор, пока что нет.
Мейерс потер подбородок. Прошло более двух суток, а от Бутера ни слуху ни духу. Бывало, что Бутер на некоторое время исчезал, но лишь для того, чтобы завершить то или иное дело. В данном случае, как думал Мейерс, причиной его отсутствия это быть не могло.
