«Об откликах писателей на помощь, оказанную правительством сыну писателя М. Е. Салтыкова-Щедрина»
(Из спецзаписи ОГПУ)
Март 1932 г.
В ленинградских писательских кругах с необычайной быстротой распространились и в течение долгого времени обсуждались и комментировались сведения о помощи, оказанной советским правительством сыну писателя Салтыкова-Щедрина. История с этой помощью настолько заинтересовала писательские круги, что на некоторое время отодвинула все иные злободневные для литературной среды вопросы, став в полном смысле слова сенсацией дня…
Писатель А.Н. Толстой говорит:
«Я восхищен Сталиным и все больше проникаюсь к нему чувством огромного уважения. Мои личные беседы со Сталиным убедили меня в том, что это человек исключительно прямолинейный. Иные недоверчивые хлюсты пытаются представить историю с Салтыковым как очередной подвох большевиков. Но ведь здесь-το уж никак нельзя думать о специально продуманном подкупе кого-то. Салтыков – ни на что не годная развалина, и помощь ему единственно может быть объяснена тем, что в Советской России заботливо относятся к памяти и заслугам великих людей…»
В кругах правых писателей, в частности, в салоне Иванова-Разумника, сообщение об оказании помощи сыну писателя Салтыкова-Щедрина было встречено с чувством большого недоверия и весьма злобно комментировалось.
Иванов-Разумник, Шишков и Петров-Водкин высказали по этому поводу следующую точку зрения:
«Во всех этих историях звучат какие-то мотивы восточной деспотии. Необходимо сопоставить со всеми этими историями то страшное значение и силу, которые имеют каждое высказанное Сталиным слово, что делает его власть значительно более мощной, чем власть даже самого неограниченного восточного деспота, ибо там власть материальная, физическая, а здесь сверх того и власть над умами, над малейшим проявлением свободной мысли. В связи с этим приобретают особый характерный исторический смысл все эти разговоры о сказочных превращениях в судьбах отдельных людей под влиянием одного слова вождя».
Оперуполномоченный] 4 Отд[еления] С ПО
КОГАН
Из записки Главлита в Политбюро ЦК ВКП(б)
9 апреля 1933 г.
… Главлит осуществляет предварительную и последующую цензуру за всеми видами печати. Предварительная цензура просматривает печать как в интересах охраны государственных тайн, так и в интересах недопущения политически вредных, искажающих советскую действительность, малограмотных, халтурных произведений или отдельных мест в них. Эта функция предварительной цензуры оправдала себя полностью. Состав редакторских кадров в наших издательствах настолько еще несовершенен и порой даже просто слаб, что наши цензора представляют собою дополнительную мобилизацию большевистской бдительности на таком ответственнейшем фронте, каким является фронт нашей печати в самом широком, всеобъемлющем смысле слова. Ответственность органов предварительного контроля – огромная. Ибо по поводу любого прорыва в нашей печати (роман, стихи, статья, книга, карикатура, иллюстрация, этикетка, раскрытие гостайны и т. д.) может быть предъявлена претензия к Главлиту: ведь всюду стоит разрешительный номер Главлита.
От предварительной цензуры зависит, в конечном счете, разрешить печатать данную сомнительную вещь или не разрешить. Но качество и наших людей далеко несовершенно. Правда, их бдительность особо заострена и мобилизована. Они не руководствуются необходимостью обязательно выпустить номер журнала или выполнить во что бы то ни стало издательский план (количеством), они не связаны договором с типографией и автором и т. д. Они, поэтому, более свободны в суждениях о данной вещи, они более объективны и материально незаинтересованны. Но, все же, хотя количество и качество нежелательных и вредных пропусков со стороны предварительной цензуры уменьшается, пропуски, ошибки есть, и их немало…
Главлит особое внимание уделил художественной литературе. Здесь было особенно много прорывов со стороны издательств и особенно много конфискаций и задержаний со стороны Главлита (начиная от школьного тома Лермонтова со скабрезными его юнкерскими поэмами и кончая «Личным и общественным» Парфенова). В издательствах и журналах царила в большинстве случаев полная безответственность. Цензура была крайне слаба и поэтому мало авторитетна. Это был наиболее трудный участок работы (да и сейчас таким остается) вследствие сопротивления со стороны издателей и редакторов, которые нередко отражали и отражают с своей стороны напор писателей (и не лучших)…
