– Падла, подстилка, деньги давай! – ревел Вася.
– Ой, люди, ой, спасите, убивают! – причитала на бегу Раиса.
Соседи, привыкшие к этим сценам, неторопливо высовывались из окон.
– Вася, что ты за ней носишься, как петух за курицей, – с упреком замечал сапожник Кац. – Вам непременно нужно устраивать эти игры на публике?
– Молчыте, Лев Исаковыч, нэ злите меня, – пыхтел Вася, – а то я ей так дам, шо вам всем стыдно станэ.
Во дворике, как и на всем Подоле, русские, украинцы и евреи на удивление мирно уживались друг с другом, и Лева мог урезонивать Васю без риска услышать в ответ кое-что интересное про свою морду. Но утихомирить разбушевавшегося грузчика умела лишь баба Фира. Выждав необходимую паузу, она, словно долгожданная прима, высовывалась наконец из окна и роняла своим зычным голосом:
– Рая, у тебя совесть есть? Почему твой муж должен за тобой гоняться? Если ты его так измотаешь с вечера, что из него ночью будет за мужчина?
– От умная женщина! – задыхаясь, восторгался Вася. – Слышишь, гадюка, шо тебе баба Фира говорит?
– А ты молчи, цедрейтер коп! [13] – напускалась на него баба Фира. – Совсем стыд потерял! Нет, мой покойный Зяма тоже был не ангел, но если б он взял моду каждые выходные устраивать такие скачки, так он бы уже летел отсюда до Куреневки.
Наутро Вася с виноватым видом появлялся в квартире Вайнштейнов-Гольцев.
– Баба Фира, – потупив глаза, бормотал он, – вам почыныты ничего не надо?
– Васенька, ну что за вопросы, – отвечала баба Фира. – Ты что, забыл, какое сокровище здесь живет? Нема умеет только обивать чужие двери, а дома руки у него начинают вдруг расти из другого места, и он не может забить ими гвоздь.
– Мама, прекратите уже эти разговоры, – раздавался из комнаты голос Немы. – Имею я в субботу право на законный отдых? Сам Господь Бог…
– Он вдруг о Боге вспомнил! – качала головой баба Фира. – Нема, почему ты вспоминаешь о Боге, только когда в субботу нужно что-то сделать? Если бы люди поступали по-божески остальные шесть дней в неделю, мы бы таки уже имели немножечко другой мир.
Нема мычал из комнаты, что с него и этого мира хватит, а Вася тем временем чинил замок или проводку или привинчивал дверцу буфета – руки у него были золотые, и он охотно и бескорыстно помогал соседям по хозяйству. Вернее, почти бескорыстно.
– Баба Фира… – начинал он, но та немедленно перебивала его:
– Учти, Вася – только румку.
– Баба Фира, – Вася корчил жалобную физиономию, – вы ж посмотрите на меня. Мэни ж та рюмка – шо дуля горобцю.
– А вечером мы снова будем иметь концерт?
– От слово даю – нияких концертов. Шоб мэни здохнуть.
– Ох, Вася, – вздыхала баба Фира, – ты таки играешь на моем добром сердце.
Она доставала из буфета бутылку водки и стакан, наполняла его наполовину и протягивала Васе:
– Все. Больше не проси, не дам.
– Так я шо… я… спасибо.
Вася выпивал свою опохмелочную порцию и спешил на помощь к другим соседям, а час спустя заявлялась его жена Раиса и скороговоркою пеняла:
– Баба Фира, вы шо, с ума сдурели? Вы ж знаете, шо Васе пить нельзя. С какого перепугу вы ему водкы налили?
– Я, Раечка, с ума не сдурела, – невозмутимо отвечала баба Фира. – Что я, Васю не знаю? Он же все равно найдет, где выпить. Пусть хотя бы пьет в приличном месте.
– Он же ж казыться от водкы, – жалобно говорила Раиса.
– Тебе еще нивроку повезло, – вздыхала баба Фира. – Наш Нема
казыться без всякой водки. Как думаешь, Раечка, может, Неме нужно дать как следует напиться, чтоб ему клин клином вышибло?
