Войны Рима в Испании, 154–133 гг. до н.э. - страница 21

К этому добавились и другие факторы, затруднявшие воинский набор. Осуществлявших его консулов[81] обвиняли в том, что они проводят его пристрастно и некоторым людям назначают более легкие места службы (Арр. Iber., 49, 209). Народные трибуны приняли участие в этом конфликте. Поскольку их возражения не имели успеха, они, недолго думая, арестовали консулов (Liv., per. 48). Были ли люди, за которых они заступились, лишь их друзьями, как считал Ливии, или трибуны применили силу в защиту действительно несправедливо обиженных людей, решить трудно. Однако тот факт, что конфликт мог быть разрешен, вопреки прежнему обычаю, лишь переходом на жеребьевку при назначении рекрутов на определенный театр военных действий, заставляет предполагать второе^>{118}.[82] Это обеспечило беспристрастное проведение набора и восстановило спокойствие.

Что же касается аристократической молодежи, то ее настроение изменило другое — личный пример молодого Сципиона Эмилиана, который посрамил и увлек за собой других нобилей^>{119}. Он добровольно предоставил себя в распоряжение консулам для службы в Испании, хотя за ним прислали македоняне, прося сына Эмилия Павла прибыть в их края, что было для него намного безопаснее (Polyb., XXXV, 4, 8—14; Oros., IV, 21, 1). И его брат Квинт Фабий Максим Эмилиан также, по-видимому, вызвался тогда принять участие в испанской войне (Plut. Apopht. Scip. Min., 10). Самого Сципиона консул Лукулл назначил своим легатом[83]. Выступление консула с войском вследствие многочисленных трудностей состоялось, очевидно, позже, чем обычно, по-видимому, в апреле. До конца мая во внутренней Испании он не появился.

Таким образом, у Марцелла еще оставалось время, чтобы провести вторую кампанию против кельтиберов. Переговоры с представителем враждебных Риму общин, как кажется, показали, что он хочет действовать в соответствии с собственными намерениями и вновь добиваться этого двояким путем: с помощью боевых операций и дипломатических усилий. Правда, на него сильно давил фактор времени, поскольку с прибытием Лукулла он должен был передать ему командование^>{120}.[84] Поэтому он продолжал вести переговоры даже в тот момент, когда его войско выступило по направлению к Нуманции. Когда он построил свой лагерь в пяти стадиях от Нуманции, в то время как 5000 ареваков укрепились в Нертобриге, это было воспринято в римской традиции последующего времени как результат предварительного сговора^>{121}.[85] Насколько можно судить, Марцелл тем не менее разбил нумантинцев перед городом и загнал их за пределы стен (отрывок 50, 213 «Иберийской книги» Аппиана не вполне ясен, и Фирек предполагает там лакуну. Однако то, что выпало из текста, могло относиться, судя по дальнейшему рассказу, лишь к поражению кельтиберов). Тогда вождь нумантинцев Литеннон обратился к Марцеллу и сообщил ему, что ареваки, беллы и титты решили передать себя во власть Марцелла (Арр. Iber., 50, 213— 214). Очевидно, переговоры продвинулись тогда настолько, что заключение подобного мира могло состояться в любой момент. Весной 151 г. обе стороны попытались по возможности добиться преимущества. При этом усилия Марцелла увенчались успехом[86]. Римский полководец принял капитуляцию врагов, что должно было носить форму deditio (Арр. Iber., 50, 214; ср. 79, 340). Он, надо думать, восстановил прежнее положение, а именно порядок, соответствовавший условиям Гракхова договора. Это означало, что беллы и титты возвращались в состояние зависимости, в котором находились раньше, и были обязаны поставлять вспомогательные войска и платить трибут (как следует из: Арр. Iber., 63, 268), что представляло собой менее благоприятное по сравнению со 154 г. положение. О Сегеде речи не шло. Проект построения вокруг нее стены потерпел полный и окончательный провал. Аревакам же Марцелл, напротив, сохранил свободу (Аппиан (Iber., 50, 214) суммирует: «сделал всех свободными», что могло касаться в лучшем случае ареваков, см. выше, с. 30). Кроме того, бывшие враги должны были уплатить уже ранее предлагавшуюся ими контрибуцию (Polyb., XXXV, 2, 15; Арр. Iber., 48, 205; 50, 214), которая определялась в довольно значительную сумму в 600 талантов