- Сидит?..
- Сидит!..- услыхал я над собой чей-то испуганный женский голос. И жалюзи во втором этаже тихо опустились на окне.
Я поднял голову. Звезды над крышей плыли еще гуще, чем прежде. Крыша подравнивала их и, казалось, хотела уплыть вместе с ними.
...Перед славными пол-ка-ми,
вполголоса напевал кто-то, не замечая, проходя мимо меня.
И кто нас к ги-бе-ли ве-дет
Кро-ва-вы-ми ру-ка-а-ми...
Я кашлянул. Песня сейчас же оборвалась.
Не знаю, но, кажется, пел ее мичман Дегтярев.
Опять подбежала собака и опять остановилась возле тумбы. Надо мной, слабо скрипнув, опять приподнялись жалюзи и сейчас же вновь опустились.
- Ухожу! Ухожу!..- крикнул я, улыбаясь. Встал и пошел в сад, где был расположен наш, 1-й, взвод.
Попыхивая огоньками папирос, в саду за составленными винтовками сидели офицеры.
- Скука!
- Да-а!.. А-адская скука!..
Пройдя между винтовками, я остановился около крайней группы офицеров.
- Не то выпить хочу,- лениво гудел капитан Темя,- не то постегать кого... Матом хотя бы...
- Воистину, господа, невесело! И отдых не отдых...
- Кому как!.. Вот Ягал-Богдановский баб отыскал. Каждую ночь пропадает.
- Пропадает?
- Пропадает...
Сквозь листья, шуршащие под ветром, пробежала тишина.
- А Пестряков... Знаете, что поручик Пестряков делает?.. На дереве сидит,- ей-богу,- и глядит, как девчонки какие-то раздеваются... В окно...
- Ну?.. Глядит?..
- Глядит...
И опять тишина зашуршала тревожными листьями...
- Пойдемте, господа, снимем его,- предложил капитан Темя.- Попугать никого не вредно! Ловлю дезертиров изобразим, что ли,- и за ноги его!.. А?..
- Идея!
- А ну, подымайся!
- Не темя, а голова, ей-богу!..
Офицеры встали и, обойдя винтовки, пошли к воротам.
- Эй! Кого ведете? Коммунистов? - уже в воротах окликнул кого-то поручик Горбик.- Сколько?
- Мобилизованных,- ответили с темной улицы.- Тридцать четыре... И то с трудом!.. Все разбегаются. И так - черт! - под кровати лазили!..
Ворота скрипнули в последний раз.
...Ночь цеплялась за кусты, плыла дальше и тихим ветром с Днепра качала траву над дорожками сада. В траве около главной дорожки лежал подпоручик Морозов. Запрокинув вверх голову, он смотрел на бегущие звезды.
Я долго ходил возле него. Мне хотелось заговорить с ним, но о чем говорить - я не знал.
- А на Днепре - оживление! - вошел в сад поручик Аксаев.- Кубанцы там... Говорят, переправляться будут.- Он вздохнул и продолжал, уже живее: - А рыб-то!.. Рыб сколько!.. Так, господа, и плещутся!..
Далеко на улице раздался хохот. Очевидно, поручика Пестрякова поймали за ноги.
Под следующее утро мы выступали из Александровска.
Было еще совсем темно. Мы уже садились на подводы, когда побежавшие за Ягал-Богдановским офицеры притащили его завернутым в шинель.
- Кто?
- Где?
- Когда?..
Горло его было перерезано. Во рту торчала еще не вынутая тряпка.
- А в доме никого не было,- шепотом рассказывали офицеры.- Ни баб этих, ни соседей... А в кармане - записка... Так и торчала... Во френче... Вот...
- Свети!
- Да свети же!
Чья-то папироса над бумагой поплыла красным огоньком вдоль неровных строчек:
"Благодарим за сведения. Возвращаем по принадлежности и кланяемся. Итак, до скорого свидания на Перекопе".
Мы тихо положили поручика Ягал-Богдановского в канаву, прикрыли крапивой и побежали по подводам.
- ...И молчать! Ясно? - Поручик Пестряков тер обожженные крапивой руки.- Отпускай вас на свою голову шляться!.. Будете сидеть, как приказано. Погибнешь с поблажками, черт! Молчать, значит! А там вывернемся! Как-нибудь!.. Бои ведь будут...
Весь следующий день нестерпимо палило солнце. Деревни и хутора бежали к Днепру. Но, окружив себя камышами, Днепр спокойно огибал испещренные хатами холмики и, только изредка подпуская нас к своим берегам, вновь уходил куда-то в сторону, оставляя степному жаркому ветру и деревни, и дорогу, и наш бесконечный обоз.
К вечеру, кажется второго дня, мы наконец подошли к нему вплотную. Слева от нас, за осенними золотыми садами, белели хутора. К северу, уже по другую сторону Днепра, виднелся Никополь. Над Никополем взлетали легкие дымки разрывов.
