Капитан-артиллерист встал и подошел к дверям вагона.
- Так! Эта сволочь не знает?.. Хорошо! Я сейчас же пойду. Я добьюсь. Я спрошу самого заведующего эвакуацией. Я пойду к генералу Карпову.
- Идите, капитан!
- Капитан, узнайте!
- Капитан!
- Господин капитан!.. Больные и раненые тянулись к окнам. За окнами было темно. Только высоко в небе ныряли быстрые лучи прожектора. Где-то вдали стреляли. Над рейдом метались пароходные гудки.
- Господин капитан!.. Слышите, господин капитан?.. Уходят!.. Уже уходят!.. Господин капитан!..
- Бро-са-а-ют!
...Я вышел из вагона вместе с капитаном. Подползая под соседними составами, мы быстро вышли на дорогу в город.
- Говорят, Деникин и Сидорин, как псы, грызутся,- рассказывал мне капитан.- Деникин, говорят, донцам один только пароход предоставил. Ну-у-у знаете, поручик, раз целую армию бросают,- нас, битый хлам, и сам бог велит! Черт дери,- довоевались, поручик!
- Бра-атцы! Продают! Продают, братцы!.. Станичники! - кричал в темноте казак, зачем-то обхвативший руками телеграфный столб возле дороги.- Сперва все силы повынимали... нами же, братцы, куражились, а теперь, бра-а-тцы... А те, которые с чемоданами... С чемоданами которые..
Кувыркаясь в проводах, над столбом звенел ветер. По дороге, мимо столба, мчались всадники.
- Стани-и-и...
- Ну, хорошо, я пойду!
И, пройдя несколько улиц, я оставил капитана и опять пошел к санитарному поезду.
В горах за городом шли бои с зелеными. В городе тоже стреляли. По улицам бежали офицеры, солдаты и казаки. Согнув спины, они тащили тяжелые кипы мануфактуры. Кипы разворачивались, и длинные черные полосы материи яростно бились под ветром.
- Вы с фронта? - схватил я за шинель какого-то бегущего офицера.Послушайте! Эй!..
Офицер остановился и бессмысленно на меня посмотрел. Слова мои рвал ветер. Я наклонился.
- Послушайте, где дроздовцы? Вы не... вы не слыхали?.. Офицер качнулся вперед и дохнул мне в лицо горячим и терпким запахом спирта.
- Послушайте!
Но офицер вновь качнулся. Качнувшись, взбросил вверх руку. Отскочить я не успел. Падая, он ударил меня по лицу.
Я повернулся и пошел. Уже быстрее. Потом побежал.
В городе громили винные склады. А с гор, все еще отстреливаясь, уже спускались строевые части.
Когда я вернулся к вокзалу, вдоль вагонов нашего санитарного поезда шли черные фигуры больных и раненых. Двери всех вагонов были открыты и бились под ветром.
- Поручик, идите скорей! А где капитан? - крикнул мне из темноты кто-то.- Ведь не успеет!.. О, господи, ведь останется!..
- Да иди, не задерживай!..
Над черными фигурами медленно ползла темнота...
Отлогими концами хлестали о берег бегущие вдоль рейда волны.
Небольшой пароход "Екатеринодар" качало и подбрасывало. Подбрасывало и узкий - в три доски - мостик, брошенный с "Екатеринодара" на пристань.
- Сперва носилочных!.. Господа, порядок!.. По-ря-док!..- надрываясь под ветром, кричал главный врач нашего поезда.
На берегу, охраняя пристань, стояли юнкера Донского военного училища. За ними чернела толпа.
- Не напирать!..
- Стрелять будем!.
- ...твою мать! Приказано!..
И вдруг средь молодых, сильных голосов запрыгал старчески-дребезжащий:
- Прикладом?.. Прикладом, молокосос?.. Меня?.. Полковника?..
Рассыпавшись цепью, юнкера двинулись вперед. Толпа отступила.
- Все равно! Все равно теперь!.. Р-раз!..
Чья-то шашка полетела в море.
- Господа офицеры! Господа офицеры!..
- Честь, твою мать!.. Честь!.. Пощечина. Крик. Стрельба. Ветер...
...Порвав цепь юнкеров, мимо пристани промчались расседланные лошади. Высокий верблюд, черный на фоне неба, поднял по-птичьи голову и, плавно качаясь, пошел дальше. Вдруг калмык изо всех сил стал рвать поводья. Но верблюд остановился. Мимо него прошли три танка. Вот танки свернули к морю. На мгновенье остановились, потом вновь двинулись вперед и, медленно, точно ощупью найдя отлогий спуск, пошли по отмели в воду. Над танками, гулко ударившись о горбатую броню, кувырнулись волны. Кувырнувшись, они вновь выпрямились и побежали дальше, такие же пологие и ровные...
Носилочных уже внесли на "Екатеринодар". Прошли и с костылями.
