- Да разве не вместе сражались?!..
- Не одну, что ль, кровь проливали?!
- А на Касторной? Забыл?.. А под Луганском?..
- Подождите! - грозил кулаком гундоровец, уже отступивший под ударом винтовки.- Подождите! Вот заявятся наши части... Заявятся вот с фронта!..
- Осади-и!..
А на рейде, пока еще на якорях, качались пароходы, уже нагруженные беженцами. В стороне от них, около нефтяных пристаней, окруженный миноносцами, неподвижно, точно вросший в воду, стоял английский броненосец "Император Индии". Дальше, почти на черте синего рейда и седого вспененного моря, дымил французский "Жан-Жак Руссо". Мимо него, ныряя, как легкая шлюпка, выходил в море наш маленький узконосый "Дон".
- Этот кого погрузил? - спросил я идущего со мной поручика-алексеевца.
Алексеевец пожал плечами.
За мостом над железнодорожными путями подымалось солнце. Подымаясь, оно цеплялось за крыши вагонов. Вагоны на путях стояли бесконечными рядами. Паровозы первых поездов упирались в море. Последние поезда, как рассказывали вновь прибывающие беженцы, стояли под станцией Тоннельной.
- И всё новые и новые прут! - еще утром сказал нам молодой ефрейтор сводно-партизанского отряда.- Так к вечеру, пожалуй, до Крымской дотянутся!..
Вдоль вагонов серою, унылой цепью медленно тянулись казаки, офицеры, солдаты и беженцы.
- Господа, а где сейчас противник? - спросил группу офицеров мой сосед по вагону, раненный в голову капитан-артиллерист с бронепоезда "Князь Пожарский".
Ему никто не ответил. Цепь тянулась и тянулась дальше. На берегу она расползалась в обе стороны. Густой гул тысячи голосов уже доносился к нам с берега, заглушая тяжелые вздохи ворочающегося под ветром моря.
Солнце поднялось над мостом и остановилось.
- Не время ли? - спросил капитан-артиллерист.
- Пожалуй!
Мы зашли за вагон и сели обедать. Ветер сюда не забегал. Он бежал над крышами, и над крышами швырял песок.
- А ну! - И я встряхнул котелок.- Придвигайся! Камса была покрыта рыжими кристаллами соли. Горечь стягивала рот.
- Гадость какая! Черт!..- плевался капитан-артиллерист.- И хлеба ни крошки...
- Смотрите, господа! - вдруг поднял голову поручик-алексеевец.- Ах, сволочь какая!..
В пяти шагах от нас, прислонясь к вагону соседнего состава, стоял английский солдат. Он держал в руках большой толстый ломоть белого хлеба, густо смазанный медом. Крутые челюсти англичанина мерно двигались.
- Харю как вздуло, ишь дьявол!..- а всё ему мало!
- Пирожное... скажу я вам!
- Не нашей жратве под стать!..
Англичанин повернул голову, улыбнулся, подошел и, заглянув в наш котелок, не торопясь опустил в карман руку.
Мы смотрели на него исподлобья.
А англичанин тем временем достал перочинный ножик, спокойно открыл его и, отрезав надкусанный край, протянул нам ломоть, вновь улыбнувшись. На его пальцы желтыми капельками стекал мед.
Мы как-то сразу опустили глаза, потом сразу встали и вошли в вагон.
Котелок за нами опрокинулся. Несколько рыбок покатились по песку.
К вечеру на следующий день мы сидели в вагоне. На верхней полке горел огарок. Стеарин капал на скамейку. Я ловил на рубахе вновь появившихся вшей и, задумавшись о чем-то, топил их в еще не застывшем стеарине.
Но вот в вагон вбежал поручик-алексеевец.
- Господа, в город фронтовики входят. Может быть, идут и наши полки. Господа, айда в город!
Мы побежали.
Наползая друг на друга, точно льдины на весенней реке, на Серебряковскую улицу въезжали подводы.
- Сво-ра-чи-ва-ай!..
- Да куда?.. Черт! - кричал кто-то с крайней телеги.
- Сво-ра-чи...
Но телега уже опрокинулась. На нее, рванувшись вверх, налетела вторая.
- Эй, поручик!.. Поручик Зубов!..
Испуганная сестра, с двух сторон сдавленная тачанками, махала рукой.
- По-ру-чик Зу-бов!..
- Прыгайте, прыгайте!..
...Лошади хрипели. Мы стояли на панели, прижавшись к мокрым стенам.
В город входили не фронтовики. Это были обозы с офицерскими семьями, беженцами и дезертировавшими с фронта частями, обогнанные нами еще на мосту под Екатеринодаром.
Паника в городе росла. Часам к восьми вечера она докатилась и до санитарных поездов.
- Ах, так!
