Почти все прибалты хвалились своими подвигами против советских. Они об этом рассказывали подробно и смакуя свои подвиги против нас, советских или русских. С тех пор я невзлюбил всех прибалтов, я стал считать их большими своими врагами, чем немцев или других своих недругов нации. Смысл их ненависти к нам заключался в том, что они были богаты и более культурны, чем мы. Нас они называли нищими, полудикими чингис-ханами и грубыми полурабами Сталина. Жадными и голодными людьми, которые с голодухи, как свиньи, сожрут все, что им ни дай. Один из них до войны служил в своей прибалтийской армии. Потом при советах служил в советской армии и теперь уже у немцев. Он в самом деле мог сравнивать армии, в которых служил. Он говорил, что в советской армии их кормили борщем, невкусным супом, перловой кашей и сухой воблой. До войны прибалты этим кормили своих свиней. Что даже воры у них были иные, не такие, как у русских. Их воры обворовывали ювелирные магазины, банки. У богатых родителей крали детей, потом требовали выкуп. А советские воры воровали обувь, оставленную у дверей, примусы, одежду, продукты, курей и другую мелочь. К ним пришли не представители культурной европейской нации, а полупьяные русские мужики с лицами дикарей, да еще через каждые два-три слова произносили отвратительный русский мат. Когда они пришли, мы их встречали с хлебом и солью, мы радовались, думали, будем жить еще лучше. Но потом, насмотревшись, стали их бояться и ненавидеть. Когда пришли немцы, почти вся молодежь ушла в немецкую армию, в свой национальный легион.
Такого мнения о нас, русских, были почти все прибалты. Немцы на эту тему с русскими не разговаривали. Больше молчали, а если чего и говорили, то коротко и мало. Чаще можно было услышать такое: да, не богатые, Сталин. Причем слово Сталин они произносили как Шталин. Злобы к русским, такой как у прибалтов, от немцев я не слышал. Поляки, особенно офицеришки небольшие, строили из себя людей очень культурных, чем-то близкими к немцам. Или даже более культурных, чем сами немцы. Особенно, если поляк хорошо разговаривал по-немецки и еще по-русски. Почему-то мне попадались поляки, все хорошо говорившие и по-немецки, и по-русски. Они были кичливыми представителями своей польской нации. Югославы, чехи, болгары больше слушали и своих мнений о России или о русских не высказывали.
Часто приезжали артисты. Немецкие или русские. Хотя русские артисты были разных национальностей: были украинцы, русские или больше белорусов. Все говорили, что приехали русские артисты. Немецкие артисты исполняли только немецкие или итальянские мелодии и песни. Немецкие артисты были из профессионалов и исполняли свои номера на уровне профессионалов. Среди артистов бывал какой-нибудь комик и он по ходу исполнения номера делал какие-нибудь смешные движения или гримасы, что вызывало смех среди зрителей и повышало успех артистов. Русские зрители не все одинаково воспринимали немецкий концерт. Русская интеллигентная публика смотрела и слушала наравне с немцами и получала удовольствие. Некоторые из слушателей рабоче-крестьянской публики уходили с таких концертов. Видно для русского крестьянина европейская музыка была мало интересной. Зато когда выступали Маши, русские артисты, славянские зрители ликовали. Русские артисты исполняли интернациональные номера. Немецкие, русские и еще чего-то на непонятном языке. Однако все получали удовольствие.
Однажды выступления русских артистов комментировал молодой парень, житель Минска. При советах якобы его отец занимал большой пост в Минске и он сам часто ходил на концерты. Многих молодых артисток он называл по имени и не очень лестно отзывался о них. Он говорил, что все они швабры, у которых нет ни женской гордости, ни человеческого достоинства. При советах ими пользовались советские высокопоставленные чиновники, в том числе и он сам. Теперь же они стали немецкими подстилками. Что им все равно, кому служить. Хоть своим, хоть немцам, лишь бы платили. Что в Минске все бабы дерьмо. Сегодня они все живут с немцами за кусок хлеба. Парню было лет 18-19, он был смел в разговоре и чего-то мне не понравился. Сам он был из полицаев, был ранен партизанами, а перед другими показывал свою высокую мораль. Я подумал тогда, если он так строго судит женщин, то сам то, за что продался немцам. Молчал бы.
