Госпиталь для русских был заметно беднее. Как и везде, когда много свободного времени, люди коротают его в разговорах. Времени у каждого было в достатке, потому и разговоров было каждый день с утра и до вечера. Один прибалт, метис по национальности, а проще, полурусский полулитовец, рассказывал: его мобилизовали на работы по раскапыванию в катынском лесу польских офицеров, расстрелянных то ли немцами, то ли русскими. Тогда и потом, на эту тему было много споров и разговоров. Он рассказывал так: сам он не русский и не литовец. Немцев он не уважает, но поскольку он полурусский, то и симпатии его больше к русским. Несмотря на это, он утверждал, что, по его мнению, поляков расстреляли русские. Таково мнение было большинства тех, кто проводил лопатой эти раскопки. Они выворачивали карманы, читали письма, находили деньги, значки и еще разное другое, говорящее о времени их расстрела. Он говорил, что трупы были сильно разложены от прошедшего времени. За короткое время, что там находились немцы, они так сильно разложиться не успели бы, если бы их расстреляли немцы. Кроме всего, немцы не очень заботились, чтобы такие вещи сохранять в тайне. Чаще всего они устраивали казни публично, вешали людей прямо на улицах городов, да еще, чтобы все знали об этом, писали в газетах. Кроме всего, когда они тысячами уничтожали евреев в Киеве или Минске, то почему-то для этого дела приглашали любителей пострелять в людей охотников из местного населения.
Рядом сидел парень лет восемнадцати. Эстонец из Таллина. Он подтвердил рассказ литовца.
- Да, действительно, - сказал он. - Немцы открыто расстреливали евреев и коммунистов.
У них в Таллине, они для уничтожения евреев приглашали людей даже со стороны. Тогда он служил в каком-то эстонском националистическом антисоветском формировании. Когда его пригласили расстреливать евреев, он согласился. У них в Таллине все знали, что евреев будут уничтожать. К месту расстрела людей приводили партиями. Они копали себе могилу, большую яму для всех. Потом, не поднимая людей наверх, там же в яме и расстреливали из автоматов и винтовок. Стреляли, не целясь. Кого-то убьют, а кого-то только ранят. Потом выводили новую партию и заставляли закапывать первых. Потом расстреливали и этих. Этих евреев было так много, что они уставали от стрельбы и криков. Чтобы упростить и сократить процедуру расстрела, людей просто загоняли в яму, заставляли ложиться на дно ямы рядами и потом из пулеметов и автоматов стреляли в них. Одних убивали, других только ранили, а многие были совсем живые. Их даже не добивали. Поверх первой партии расстрелянных заставляли ложиться следующую партию расстреливаемых. И так до конца, пока яма не заполнялась доверху. Закапывали всех подряд, и убитых, и раненых, и совсем живых. Когда яма была полна расстрелянными, их закапывала следующая партия, приведенных на расстрел. Верхние люди еще были живые. Они шевелились, стонали и просили, чтобы их добили. После того, когда яму закопают, она еще некоторое время дышала. Молодой эстонец с гордостью говорил, что он столько расстрелял евреев, что у него на голове не хватит волос, чтобы сосчитать. При расстреле он встретил своего друга еврея. Тот попросил:
- Чтобы я не мучился, ты стрельни мне прямо в сердце.
- Я так и сделал, - улыбаясь, сказал эстонец. Это большевики расстреливали по секрету, тайно, чтобы никто не знал об этом. Немцы уничтожали своих врагов открыто.
- Так что Катынь, это дело рук Советов, - уверенно заявил эстонец. Потом, поговорив о том, о сем, добавил: он много раз участвовал в массовых расстрелах и ни разу не видел, чтобы немцы всем стреляли в затылок. Сколько нужно для этого времени. Немцы стреляли из пулеметов. Может быть, человек двадцать-тридцать так можно убить. Но, чтобы расстрелять несколько десятков тысяч, и каждого в затылок, такого он, специалист этого дела, не слышал и не видел.
Чего они спорят? Спросили бы меня. Я бы им сразу сказал, кто это сделал. Просто перед другими хотят быть лучше. Политический капитал себе наживают. Вот так всю жизнь большие умники обманывают маленьких наивных дурачков. Сами натворят, потом прикинутся незнающими, непонимающими, спрячут концы в воду, простые, непричастные к делу люди пусть разбираются. В разгар разговора к нашей компании подошли два очень красивых немецких офицера. Новая, хорошо подогнанная форма, приятные лица производили хорошее впечатление. Тогда я подумал, вот, если бы наши русские были одеты в такую форму. Ни одна бы девка не устояла от соблазна. Да и хозяева не боялись бы пускать солдат на постой. А в нашей советской одежде девицы от солдат отворачиваются. Хозяева домов, где солдаты расквартированы, смотрят на нас с недоверием или без уважения. Нашему присутствию не радуются. Были бы мы похожи вот на этих красавцев! В это время один из подошедших, обращаясь к нам, заговорил на чистейшем русском языке. Они кого-то искали. Своего товарища. Вот так внешний вид, одежда, плохая или хорошая, создают о человеке мнение, плохое или хорошее. И так всю жизнь, во все времена и у всех народов. В природе биологический отбор предусмотрел предпочтение лучшему. Потому, когда ушли немцы и пришли русские, девушки, сравнивая ухажеров ушедших с пришедшими, с нами, с русскими, не проявляли симпатии к плохо одетым, подчас босым, полуголодным и измученным войной русским парням ухажерам. Те же, глубоко оскорбленные в своих лучших чувствах, жестоко и грубо мстили им, часто незаслуженно называя девушек немецкими подстилками или еще более откровенными оскорблениями. Конфликт создавал отрицательный образ русского человека и образ советского или же русского солдата, и не только в этом отношении, но и по многим другим причинам.
