- Дайне аусвейс?
Я понял немца. Делая максимально веселое и удивленное лицо, так же отвечаю по-немецки:
- О, их хабе кайне аусвейс. Их бин нох юнг.
- Ви альт бист ду? - снова вежливо и спокойно спросил жандарм.
- Их хабе вексен яре альт'- ответил я, соврал и подумал, поверит или нет?
Тот может быть и поверил, но сказал:
- Ду золь аусвейс хабен.
- Яволь, - ответил я. - Абер ах да воне>, нихт вайт фон хиер. Хиер ум дие экке. Улыбнулся жандарму как можно приятнее, показал рукой за угол и непринужденно зашагал в сторону города. Жандарм молча посмотрел мне в след, ничего не сказав, безразлично повернулся в другую сторону. С приподнятой головой, весело чего-то насвистывая, я шагал почти по безлюдному тротуару.
Иногда в жизни бывают удачи. В этот раз она была у меня. По-видимому, я был разгорячен событиями, потому мне было необычно радостно. Шел я бодрым шагом, изнутри меня все время что-то подталкивало. Мне хотелось петь, хотелось бежать либо сделать чего-то такое, необычное. Пройдя по городу квартала два, услышал какой-то непонятный шум. Кричали люди, лаяли собаки. Интереса ради прибавляю шаг. Навстречу стали попадаться бегущие люди. Некоторые бежали молча, другие, поравнявшись предупреждали:
- Облава, - и, не останавливаясь, бежали дальше.
Толстая тетка с корзиной, крикнула мне:
- Прячься, облава!
Сама вбежала в калитку двора. Я смотрел на бегущих, не понимая, что происходит, не зная, что мне делать. Одни люди бежали куда-то, не останавливаясь, другие вбегали в калитки дворов. Шум людской и лай собак приближался. Вот из-за угла появилось сразу несколько человек. За ними, перегораживая улицу поперек, с овчарками на поводу, шли немцы и полицаи. Немцы на кого-то громко кричали, лаяли собаки. Не раздумывая долго, вбегаю в ближайшую калитку. Посреди двора, в кучке лежал сложенный хворост. Во дворе никого не было. Забежав за сложенные дрова, с другой стороны от калитки, влез под кучу хвороста и замер. Слух настороженно ловил каждый звук. Шум на улице уже приблизился к дому. Жду, войдут во двор, или пройдут мимо? Пронесло! Шум на улице прокатился дальше, вскоре на улице стало тихо, также, как и во дворе. Боясь в один день испытывать судьбу несколько раз, я остался лежать под хворостом, не собираясь вылезать.
От бывших переживаний за день и тишины, царившей под хворостом во дворе, захотелось спать. И я как будто бы даже слегка вздремнул. Меня и прежде, после сильных переживаний, клонило ко сну. Так случилось и теперь. Позже во дворе послышались женские голоса, судя по тому, что мужских голосов не было слышно, сделал вывод, бояться некого, можно вылезать. Но как? А вдруг женщины подумают, что я вор? Характеры женщин городских, бывают иные, чем в селах. Еще неизвестно, как они посмотрят на мое появление. Когда мне надоело прятаться под хворостом, решил вылезти на свет божий.
Невдалеке от меня на бревнах сидели и о чем-то беседовали три женщины. Мое неожиданное появление прервало их беседу и, они с удивлением, все трое, вопросительно смотрели на меня. Я подошел к ним, поздоровался.
- Здравствуй, - ответили они и пригласили садиться рядом.
- Я пленный, во время облавы спрятался здесь. Ничего, если немного побуду у вас?
- Можно, можно, - ответили они. - Здесь каждый день кого-нибудь ловят. Вот и сегодня кого-то ловили. На днях из лагеря трое пленных сбежали. Поймали. Говорят, всех троих расстреляли. Да, сейчас по городу и шагу без пропуска не сделаешь. Везде на углах полиция стоит. Проверяют документы. А ты парень хорошо сделал, что к нам во двор забежал. Иначе был бы у них в лапах.
- У них расправа короткая,- поддержала другая. - Сколько они ироды народу загубили в городе. На что вот мы, бабы, вроде бы никому не мешаем, и нас порой страх берет. Баб тоже расстреливают. А как же! Вот, к примеру, пусти пленного ночевать в дом, и тебе тоже не поздоровится! Такой указ есть. Расстреляют всех! И того, кто ночует, и того, кто пустил ночевать. Говорят, за связи с партизанами. Вот они, какие дела-то наши, парень! Трудные времена пошли.
После сказанных слов оставаться дальше во дворе было как-то неудобно, и я сказал, что уйду сразу, только вот немного пережду, пока все уляжется. Женщины не гнали меня, но и не приглашали оставаться. Дольше сидеть становилось неудобно. Одна из женщин сказала:
