С дороги было хорошо видно патрули, которые по два человека с овчаркой на поводке, прохаживались от одного конца моста до другого. Проезжающие немецкие транспорты перед въездом на мост предъявляли документы. Гражданских лиц возле моста было не видно. С каждой стороны моста возвышалось по две укрепленных точки, из которых выглядывали стволы крупнокалиберных пулеметов. Все военные были одеты не в немецкую зелено-голубую форму, а в цвета хаки. Так что я не понял, кто охранял тот мост. Идти через него было страшно. Ведь получалось так, что я сам лез в лапы к своим врагам. Возвращаться назад не менее опасно. Меня, по-видимому, уже заметили с моста. И потому перед самым мостом на глазах часовых поворачивать назад было нельзя. Чего же теперь мне делать? Мысли в голове носились как молнии. Мозг усиленно и мучительно изыскивал возможности выйти из глупого положения. Все-таки было обидно, что я сам влез сюда. Ведь до этого можно было обойти этот проклятый мост! Теперь по своей глупости приходится идти навстречу своей смерти. Мост уже близко, до него осталось метров шестьдесят. Замедляю шаг, оглядываюсь вокруг. Справа от себя в речке вижу двух мальчуганов. Они, закатав снизу штанишки, стояли в воде и удили рыбу. По-видимому, ничего не поймав, рыбаки собирались уходить. Я подошел к ним. Закатал, как и ребята, штаны, влез по колено в воду и с деловым видом стал разглядывать место рыбалки, делая вслух некоторые замечания рыбакам. Они же, демонстративно не желали замечать меня, и продолжали молча сматывать удочки. Один из мальчиков, ни к кому не обращаясь, сказал:
- Ничего здесь нет.
Другой ответил:
- Пошли.
Рыбаки вылезли из речки и, ударяя удилищами по лопухам, что росли по обочине дороги, двинулись к мосту. Рядом с ними увязался и я, делая вид для окружающих, будто я из компании рыбаков. У самого моста сердце мое билось, наверное, чаще, быстрее, чем следовало, а сам я гадал, пронесет, или же поймают? Вдруг, неожиданно откуда во мне появилась отчаянная решимость, смелость и уверенность. Так иногда бывает с людьми, когда они попадают в отчаянно безвыходное положение. Так случилось и со мной, когда каждая клеточка моего существа уверовала в победу, в свою правоту. Конечно, я пройду этот мост! Я же рыбак и еще ребенок. Чего меня проверять? У детей то не бывает документов! Они же сами видят, что у меня закатаны штаны и мокрые ноги. А удочки у моих товарищей в руках. Чего еще надо? Пройду! Даже с некоторым удовольствием, будто в мирное время, подошел к мосту. Двое солдат возле пулеметов играли в карты, другие что-то делали с пулеметами. При въезде на мост стояла немецкая повозка, а возле нее часовой с винтовкой на плече, видимо проверял повозочного, или что тот везет. Мы мирно прошли мимо повозки, мимо часового и спокойно ступили на мост. Часовой на нас даже не посмотрел. Потому и мы шли обычным нагом, ни на кого и ни на что не глядя так, будто нам все это давно надоело.
Навстречу нам, с другой стороны моста, степенно приближались патрули. Их было двое, у одного из них на поводке впереди шла овчарка. Собаке, наверное, уже надоело ходить по этому мосту, потому она шла прищурив глаза и высунув на бок язык. Чтобы она не уснула на ходу и не отставала, патруль изредка дергал поводок. Все это не ускользнуло от меня. Не доходя нескольких шагов до патрульных, мальчишки неожиданно побежали бегом. Побежал с ними и я. Мне показалось вначале, что это должно будет насторожить патруль с собакой. Ничего подобного. Пробежали мимо патрулей на мосту, пробежали до конца сам мост и все получилось так неожиданно просто, что мне лично стало обидно. Ни часовые возле моста, ни патрули на самом мосту вместе со своей собакой даже не пожелали посмотреть на нас. А мы ведь проходили охраняемый мост. Кто знает, почему? Может быть, часовые охраняли мост от самолетов или от танков, а не от мальчишек с удочками? Все-таки безобразие! За мостом мальчишки свернули в сторону, а я, с некоторой обидой на часовых, входил в пригороды Курска.
Казалось, самое страшное миновало. Впереди начинались дома города. На душе стало как-то спокойно и даже весело. Города я не боялся, так как считал, что легко растворюсь в людской массе большого города. Потому смело, даже не опуская закатанных штанов перед мостом, подошел к первым Домам. От необычного успеха хотелось петь, шутить. Это прибавляло силы. Пройдя несколько домов, повернул за угол. Улица была безлюдной. Невдалеке на середине стоял немецкий жандарм в голубой форме. Он первый заметил меня. Немец стоял, широко расставив ноги. Одну руку он держал за спиной, другой пальцем подзывал меня. Бежать! - было моей первой мыслью. Нет, не стоит. Поймает, хуже будет. Подойду! Зачем? Выхода никакого. Что ни делай, все равно поймает! В данной ситуации подойти было лучше. Это отдаляло развязку и обещало какую-то надежду. А вдруг посчастливится? Так оно почти всегда. Беда и горе всегда питаются надеждами. Делая непринужденный вид, подошел к жандарму. Тот не торопясь, снисходительно рассматривал меня. Меня, юного отпрыска низшей расы. Молча, про себя, со спокойным удовольствием, жандарм убедился в соответствии ситуации, о том, что он высший, хозяин, представитель цивилизации, а я, прохожий щенок, бегающий по своим голодным делам, смиренно, по-рабски жду для себя, низшего, его разрешения, чтобы пройти. Убедившись, что я понимаю это соотношение, немец звонким сочным голосом вежливо спросил:
