Готовых косметических средств в России в то время почти не было. Думаю, что тетя никогда в жизни не видела румян и очень редко пользовалась пудрой. Искусство пользования косметикой было неведомо русским дамам в ту пору, даже великим княгиням. Тетя Элла сама готовила лосьон для лица, смешивая огуречный сок и сметану. Она не позволяла летнему солнцу касаться кожи и всегда выходила на улицу в шляпе с вуалью и шелковым зонтиком с зеленой подкладкой.
После того как камеристки и горничные снимали верхнюю одежду, в которой она была днем, тетя запиралась в туалетной комнате одна. Отобранные чулки, обувь, нижние юбки и все другие предметы одежды согласно сезону были аккуратно разложены, и возле них ожидали служанки. Из соседней комнаты доносился плеск воды. Приняв ванну, тетя надевала корсет и открывала дверь. Тогда проворно подходили горничные, причем каждая занималась своим делом.
Когда процесс одевания был завершен, тетя внимательно оглядывала себя — обычно с удовлетворением — в трехстворчатом зеркале, установленном так, чтобы она видела себя со всех сторон. Последние поправки она делала собственноручно. Если наряд не удовлетворял ее по какой либо причине, она снимала его и требовала другой, который примеряла с тем же вниманием и терпением.
Одна из горничных делала ей прическу. Ногтями тетя занималась сама. Они у нее были удивительной формы, очень плоские и тонкие, далеко выступающие над кончиками пальцев.
Когда маникюр был сделан, вечернее платье надето, наступала моя очередь участвовать в ритуале. Тетя говорила мне, какие драгоценности она собирается надеть, и я шла к застекленным шкафчикам, похожим на витрины в ювелирном магазине, и приносила то, что она выбрала.
Вскоре мой дядя, человек крайне пунктуальный, стучал в дверь и сообщал, что обед готов. Оба они целовали меня и уходили, а нас с Дмитрием кормили ужином рано и отправляли спать.
Помню, как то раз, когда я еще была маленькой, я увидела тетю в парадном платье — величественную, с длинным парчовым шлейфом, сверкающую драгоценностями и ослепительно красивую. Онемев от восторга, я подошла на цыпочках и поцеловала ее сзади в шею, ниже изумительного сапфирного ожерелья. Она ничего не сказала, но я видела ее глаза, и от этого холодного, строгого взгляда мне стало не по себе.
Только однажды, в раннем возрасте я случайно узнала, что она бывает иной, непохожей на себя обычную. Заболев в Ильинском дифтеритом, я лежала в жару, и надежд на улучшение не было. Я погрузилась в странный мир фантазий, отвлекавший меня от страданий и похожий на удивительную книгу сказок. Перед глазами возникали яркие, прелестные видения, и мой дремлющий мозг пытался на них сосредоточиться. Трещины и пятна на потолке, если в них долго вглядываться, превращались в разнообразные картины на мягком сером фоне. То это был замок с башнями и подъемными мостами над рвами с водой, кавалькада въезжала в ворота, я видела рыцарей с соколами на запястьях и амазонок в длинных платьях, их шлейфы волочились по земле. Потом это становилось озером, по которому плавали ладьи. Я видела очертания островов с высокими деревьями и проплывающие по небу облака. Однажды мне представилась высокая ограда, а за ней — великолепный дворец и прекрасные цветники. На ткани занавесок также возникали волшебные картины.
Все, что я видела, было так увлекательно и красиво, хотелось, чтобы это продолжалось бесконечно. Но как только кто нибудь подходил ко мне, видения исчезали. Приятные грезы сменялись моментами просветления, полного страдания и печали. Ночами я спала мало и плохо. Голова была тяжелой, горло стягивало, а в ушах стоял гул, как от полчищ невидимых мух. Сбоку, в комнате для игр горел ночник, и время от времени белая тень приближалась к моей постели.
Однажды, заслышав звук шагов, я взглянула из под ресниц и увидела склонившуюся надо мной тетю. Выражение ее лица изумило меня, она смотрела на меня с любопытством и тревогой. Она была такой размягченной, естественной. Мне стало неловко, словно я подглядела что то недозволенное.
Я пошевелилась. Ее лицо тут же приобрело прежнее выражение. И прошли годы, прежде чем мне снова довелось увидеть ее без привычной маски.