Наступило потрясенное молчание; демагог получил свою сенсацию.
– Нам следовало бы знать, когда мы позволили таким людям, как вы… – сдавленным, клокочущим голосом начал Мендоза.
Его перебил новый голос – высокий и пронзительный, с американским акцентом.
– Прекратите! – выкрикнул Снейт. – Прекратите! Здесь что-то не так: я клянусь, что видел, как он шевельнулся!
Он взбежал по лестнице и устремился к гробу, а толпа внизу зашумела, охваченная неописуемым волнением. В следующее мгновение он обернулся с изумленным выражением на лице и поманил пальцем доктора Кальдерона, который поспешил к нему. Когда они отошли от гроба, все увидели, что положение головы покойника изменилось. Возбужденный рев толпы утих как по волшебству, потому что священник, лежавший в гробу, вдруг застонал, приподнялся на локте, заморгал и обвел собравшихся затуманенным взором.
Джон Адамс Рэйс, до сих пор знакомый лишь с чудесами науки, даже спустя годы так и не смог описать неразбериху, царившую в течение следующих нескольких дней. Он как будто выпал из пространства и времени и оказался в невероятном мире. За каких-то полчаса население городка и окрестностей превратилось в средневековую толпу, увидевшую небывалое чудо, и уподобилось жителям древнегреческого города, где боги нисходили к людям. Тысячи людей простирались ниц на дороге, сотни принимали монашеские обеты, и даже такие чужаки, как два американца, не могли думать и говорить ни о чем, кроме чуда воскрешения. Сам Альварес был потрясен; он опустился на землю и обхватил голову руками.
Посреди этого вихря благодати находился один маленький человек, тщетно старавшийся, чтобы его услышали. Его голос был слабым и ломким на фоне оглушительного шума. Он делал робкие жесты, свидетельствовавшие скорее о раздражении, а не о чем-то другом. Он подошел к краю парапета над толпой и помахал руками, пытаясь успокоить людей, но его движения напоминали бессильное хлопанье крыльев пингвина. Толпа все же немного притихла, и тогда отец Браун впервые достиг той степени раздражения, когда он мог с гневом обрушиться на собственную паству.
– Эх вы, дураки, – произнес он высоким, дрожащим голосом. – Глупые вы, глупые люди!
Потом он внезапно собрался с силами, засеменил к лестнице и начал торопливо спускаться вниз.
– Куда вы, отец? – осведомился Мендоза с еще большим благоговением, чем обычно.
– На телеграф, – на ходу бросил отец Браун. – Что? Нет, разумеется, это не чудо. С какой стати? Чудеса не бывают таким дешевым представлением.
Когда он спустился по лестнице, люди стали простираться перед ним, умоляя о благословении.
– Господи, благослови, – поспешно говорил отец Браун. – Благослови и вразуми этих несчастных!
Он с необыкновенной скоростью припустил на почту, где отправил секретарю своего епископа телеграмму следующего содержания:
«Здесь ходят невероятные слухи о чуде; надеюсь, его преосвященство не даст ход этому делу. Ничего особенного не произошло».
Покончив с делом, он вдруг покачнулся от усталости, и Джон Рэйс поддержал его под локоть.
– Позвольте мне проводить вас домой, – сказал он. – Вы заслуживаете большего, чем вам дают эти люди.
Джон Рэйс и священник сидели в гостиной приходского дома. Стол еще был завален бумагами, над которыми вчера трудился отец Браун; бутылка вина и пустой бокал стояли там, где он их оставил.
– Теперь я наконец могу собраться с мыслями, – почти сурово сказал отец Браун.
– Не слишком усердствуйте, – посоветовал американец, – сейчас вам нужен покой. Кроме того, о чем вы собираетесь думать?
– Мне довольно часто доводилось принимать участие в расследовании убийств, – сказал священник. – Теперь я должен расследовать собственное убийство.
– На вашем месте я сначала бы выпил немного вина, – заметил Рэйс.
Отец Браун встал, наполнил бокал, поднял его, задумчиво посмотрел в пустоту и поставил вино на стол. Потом он снова сел и сказал:
– Знаете, что я чувствовал, когда умирал? Можете не верить, но я испытывал необыкновенное удивление.
– Полагаю, вы были удивлены, что вас огрели дубинкой по голове, – сказал Рэйс.
Отец Браун наклонился к нему.
