Через полчаса из-за шеренги кабинок для переодевания, разделяющих бульвар и пляж, появился Огьер. Он нес мольберт, коробку с красками и кипу холстов. От груза его горб сделался еще более заметным и стесняющим. Раскрасневшись, художник сел на противоположный конец скамьи, даже не взглянув на Сенлина.
– Что вы натворили? – спросил Огьер тихо, с присвистом. Он прикурил сигарету от спички, которую зажег ногтем большого пальца. – Агенты сидят там весь день. Они ищут вас?
– Надеюсь, нет. Возможно, простое совпадение, – сказал Сенлин, хотя сам в этом сомневался. По крайней мере, художник наконец-то разделил с ним ужас. Это казалось справедливым. – Вы видели Тарру?
– Нет. – Огьер быстро раскурил сигарету, и ее кончик засветился яростным оранжевым конусом. – Надеюсь, вы на него не рассчитываете. Я же вам сказал, он ненадежен. – Он снова заправил испачканные краской волосы за уши. – Как ваши успехи?
Сенлин кратко объяснил свой план, неудачу с солярием и завершил описанием часов, проведенных под оком Кристофа.
– Он рылся в моем портфеле, словно гончая. – Сенлин вспомнил, как Кристоф проверил его рукава и как подкрался сзади, словно кот, и как хорошо он знал вооружение «Арарата». – Поди разбери, алкаш он или адмирал.
Огьеру услышанное не очень-то понравилось.
– Как вы протащите копию внутрь?
– Она снята с рамы? – спросил Сенлин, и Огьер кивнул. – Может, если я ее сложу…
– Это картина, а не газета! – перебил Огьер, и его голос надломился от тревоги. Он быстро взял себя в руки. – Нет. Появятся заломы. Копию мгновенно заметят. Кроме того, я не хочу, чтобы оригинал вернулся ко мне сложенным вчетверо. Можете его свернуть трубой, но ни при каких обстоятельствах не складывайте. Уж лучше я от всего этого откажусь.
– Ладно, забудьте. И мне все еще нужно придумать, как выманить Кристофа из комнаты. – Сенлин сжал длинную бутылку граппы, похожую на биту. Простенький ярлык, которым она была обернута, похоже, нарисовали от руки, хоть и не очень талантливо. Внезапно ему пришло в голову решение обеих задач. – Копия у вас с собой?
– Конечно, – сказал Огьер и достал из узла с художественными принадлежностями свернутый холст. – Это лучшее, что у меня есть. Пришлось работать по памяти и нескольким эскизам. Не знаю, выдержит ли она пристальное внимание.
– Паунд знает, сколько стоит его коллекция, но я не думаю, что он на самом деле изучил ее хоть вполовину так хорошо, как вам кажется. Копия может провисеть на стене не один год, прежде чем кто-то ее заметит – если вообще заметит.
– Думаете, это решит проблему навсегда? – спросил Огьер.
Сенлин пожал плечами:
– Даже если Паунд заподозрит подмену, с чем он будет ее сравнивать? Конечно, если у него и впрямь появятся подозрения, вы будете первым, к кому он придет.
– Я об этом думал. Я готов пойти на риск.
– Хорошо, – сказал Сенлин с натянутой улыбкой.
В душе у него все снова вскипало. Огьер готов рисковать всем, включая свою жизнь, включая жизнь Марии, ради единственной картины. Для Огьера Сенлин был всего лишь мальчиком на побегушках. Если Огьер решит пойти на попятную и не сообщать то, что ему известно о Марии, Сенлину останется лишь прибегнуть к насилию. Может, Тарру прав. Может, он бежит не с той стороны от бешеной собаки. Если Сенлин и Тарру застанут художника врасплох в его жилище на крыше, они могут вынудить его признаться…
Воображение Сенлина ни с того ни с сего выдало образ раскаленного докрасна клейма. Он снова увидел медсестру – точнее, ужасную женщину, притворяющуюся медсестрой, – которая прижимала горячее железо к гладкой коже Эдит. Тошнотворный запах горящей плоти был настолько свеж в памяти, что Сенлин ощутил его как наяву.
Сенлин с содроганием подавил воспоминание. Он застыдился того, что такое пришло ему в голову. Когда он снова взглянул на художника, гнев по отношению к горбуну рассеялся, и среди всех чувств возобладала жалость. Он увидел перед собой еще одного человека, которого любовь довела до отчаяния. Сенлин перевел дух и сказал:
– Все надо сделать завтра. Вы мне не одолжите пару спичек и немного воска?
– У меня есть свечной огарок. Подойдет? – спросил Огьер, и Сенлин кивнул. Художник протянул ему спички и огарок, и его взгляд затуманился. – Здесь я впервые увидел вашу жену, на этой самой скамье.
