Сенлин продемонстрировал агенту худые как тростинки предплечья, выпирающие локти, похожие на бледные луковицы.
Вдалеке, на краю иссушенного бассейна, горы рассекали безоблачное небо. Те самые горы, на которые несколько недель назад – в начале их медового месяца – взбирался поезд. Да-да, те горы, где они наслаждались уединением в спальном вагоне, пусть тот и кренился из-за кривизны железнодорожных путей, пусть у них и закладывало уши, а сердца трепетали в груди, как пойманные птицы.
Но не эти нежные воспоминания пришли ему на ум сейчас, ибо в непосредственной близости на ветру величественно колыхались аэростаты воздушного корабля. Не один аэростат, а целых три, каждый по отдельности больше любой наполненной газом оболочки, какую ему доводилось видеть.
Сенлин однажды побывал на ярмарке, где энтузиаст с воздушным шаром на привязи катал желающих за шекель. Он слишком боялся высоты, чтобы купить билет, но несколько часов наблюдал за тем, как гондола поднимается и опускается. Шар казался огромным, словно луна, хотя на самом деле это была всего лишь небольшая джутовая корзина, в которой пара смелых духом поднималась на двести футов над землей. А вот трио воздушных шаров, на которые он глядел сейчас, разинув рот, выглядели по сравнению с ярмарочным шаром настоящими планетами. Сенлин шагнул вперед, чтобы за горизонтом перил, огибающих солярий, увидеть, какому великолепному судну требуются три Юпитера, чтобы удержать его на плаву.
Судно повисло на джунглях из такелажа. Оно едва ли напоминало морской корабль, как это частенько случалось с воздушными судами. Оно, скорее, выглядело Колизеем, вырванным из земли. Сенлин насчитал три уровня люков и увидел у основания корабля опущенный подъемный мост. Корабль пришвартовался к огромному кронштейну небесного порта. Прикрепленный к лееру черно-золотой флаг – тот же самый, что висел в особняке Комиссара, – развевался на ветру.
– У него на борту семьдесят восемь пушек. – Кристоф удивил Сенлина, незаметно объявившись за плечом; дыхание его смердело, как тряпка бармена. Сенлин насторожился, но не обернулся. – Тридцатидвухфунтовых малых пушек, которые могут проделать дыру и в горном склоне. Корпус имеет сто шестнадцать футов в поперечнике, сто восемьдесят три в обхвате. Я служил на нем восемнадцать лет, пока… – он отошел и хлопнул себя по животу, словно по барабану, – не насытился.
– Как он называется? – спросил Сенлин.
Шея Кристофа ушла в накрахмаленный воротник, потом показалась опять. Он удивленно оценивал Сенлина:
– Да у вас и впрямь грязь на ботинках. Толстым слоем. Этот корабль все знают. Это летающая крепость Комиссара – «Арарат».
Сенлин пожал плечами в ответ на обвинение в невежестве.
– Выглядит свирепо.
– И это славно, потому что он тяжелый, как мельничный жернов, и дерганый, как летучая мышь. Когда пушки стреляют, победа в кармане, но надо удержать завтрак внутри себя. – Кристоф рыгнул и взмахом руки указал Сенлину на стул перед мольбертом в центре комнаты. – Разглядывайте картину. Пишите заметки. Наш разговор вызвал у меня ностальгию.
Кристоф обходил солярий по периметру старательным и неторопливым шагом, надвинув на лицо синюю фуражку. Время от времени, когда он оказывался вне поля зрения Сенлина, раздавалось бульканье опрокинутой бутылки.
Сенлин притворился, что изучает полотно Огьера. Без защитного стекла и в лучах солнца, настоящего солнца, которое добавляло нарисованной сцене сияния, оно казалось еще чудеснее, чем когда висело на стене особняка. Тем не менее, Сенлин только притворялся, что рассматривает его. Он делал короткие бессмысленные заметки и издавал многозначительные восклицания, выражающие восторг первооткрывателя. Когда получалось, он поглядывал на Кристофа, который медленно двигался по своей орбите. Он пытался оценить интеллект этого человека. Кристоф казался немного утомленным жизнью, немного пьяным, но Сенлин решил, что он не столь флегматичен, как кажется. И работа у него легкая. Такая, которую в знак благодарности поручают хорошему солдату, бдительному и, возможно, хитроумному.
Сенлин пригласил Кристофа разделить обед. Он надеялся завести более непринужденный разговор. Они сидели: Кристоф – на полу, Сенлин – на единственном стуле, и ели холодный кебаб с курятиной, который он принес. Как только закончили, Кристоф достал собственный обед из кармана форменной куртки и съел, не угостив Сенлина. Он не выразил никакого интереса ни к одной из оливковых ветвей светской беседы, предложенных Сенлином, только глядел на него исподлобья, как бык. Кристоф жевал, словно корова, его лицо не выражало никаких мыслей, уголки глаз покраснели. Сенлин спросил себя, не переоценил ли он Кристофа: может, он всего лишь простофиля, способный пересказать технические данные, заученные наизусть? Он мог быть глупым дядей какого-нибудь капитана или другом детства далекого герцога – кто знает…
